Представляемвниманию читателя очередную работуВ. М. Фридкина - впечатления опоездке в Израиль. Это размышленияо судьбах людей, о превратностяхжизни, об истинных ценностях.

Литературоведческиезаписки докторафизико-математических наукВладимира Михайловича Фридкинапубликуются в журнале "Наука ижизнь" начиная с 1961 года.Собранные за годы работы взарубежных архивах неизвестныестраницы жизни тех, кто так илииначе связан с именем АлександраСергеевича Пушкина, составили"Пропавший дневник Пушкина"(второе издание вышло в 1991 году) и"Чемодан Клода Дантеса" (1997год).

Дорога изТель-Авива в Хайфу идет морем насевер. Море - слева. Низкий берег,пенное кружево у песчаных пляжей.Справа - апельсиновые и банановыерощи. Гирлянды бананов прямо надеревьях увязаны в пластиковыесумки. Упакованы, как в магазине(чтобы птицы не клевали). Навстречу -рекламные щиты с тайнописью иврита.На щитах - хорошенькие белокурыедевушки (неужели они еврейки?).

В.ФРИДКИН.

Утром профессорРауль Вайль водил меня поуниверситетскому городку. Былоктябрь. Кипарисы, придорожныекамни, асфальт - все в раскаленномсолнечном золоте. Корпусафизических лабораторий - в синейтени

Университет"Технион" в Хайфе - на высокойгоре. С горы видны синий залив,холмы Галилеи, похожие на застывшиеморские волны, и на горизонте, заоблаками, Голанские горы. А вкаких-нибудь двадцати километрах -Назарет. Подумать только, Святаяземля! Вот ведь, довелось увидеть...

Вайль предложилискупаться, а потом съесть ланчгде-нибудь на берегу. И мыотправились в Цесарию, летнююрезиденцию Понтия Пилата. Отрезиденции остались каменныйамфитеатр, ступенями спускающий сяк берегу, и развалины дворца царяИрода: огромные тесаные камни иодинокие мраморные колонны. Потоммы сидели на террасе ресторана"Царь Ирод" и смотрели напустынный пейзаж раскинувшегосяперед нами города крестоносцев:серо-желтые каменные стены,выложенную каменными плитамиулицу, пыльные сосновые и оливковыерощицы. Вайль сказал:

пальмовых исосновых аллей. Потом мы сидели впрохладном сумраке его теснойкомнаты и говорили под жужжаниекондиционера. Кабинет как кабинет:компьютер, факс с телефоном, полка скнигами и исписанная формуламидоска. И только нестерпимо яркиещели жалюзи на окне напоминали ополуденном зное, залившем всю этувысокую гору. Изредка звонилтелефон. Хозяин извинялся, бралтрубку, гортанно говорил на иврите,добавляя в конце "о кей" или"беседер", что означало то жесамое. Потом опускал трубку, сноваизвинялся и переходил наанглийский.

С этого и началсяразговор. Мы обращались друг кдругу по имени, и я спросил Рауля,откуда у него французское имя. И онрассказал мне свою историю.

- Ирод был плохойчеловек, хоть и еврей.

Князь Кирилл, отецМарго, рано умер, еще до второймировой, оставив в нужде большуюсемью. После войны Марго совсеммолодой девушкой уехала из Парижа вДамаск работать во французскомпосольстве. Потом из Сирии - вБоливию. Поженившись, Рауль и Маргоуехали в США, где Рауль работал водном из университетов. И вот ужедвадцать лет как они переехали вИзраиль. Теперь они принадлежат ккругу, который здесь называют"вотиким", к евреям-эмигрантам,давно осевшим в стране (в отличие от"олим", недавно сюдаприехавших). У них два взрослыхсына, Эфраим и Давид. Сыновья живутотдельно. Рауль и Марго домаговорят по-французски, с детьми - наиврите и по-английски. Собаки,которых держат Рауль и Марго,почему-то понимают толькоанглийский. А русский Марго забылаили никогда не знала.

Родители Рауля,французские евреи, родились вЭльзасе, в Кольмаре. Отец занималсякаким-то бизнесом. Он и мать уехалив Боливию и осели в Ла Пасе. ТамРауль и родился. Во время войныродные отца и матери, оставшиеся вЕвропе, почти все до единогопогибли в Освенциме. Жизнь молодогоболивийского физика и его путь наисторическую родину были бы, вобщем, как и у всех, если бы он невстретил в Ла Пасе Маргариту.Однажды Рауль, проходя мимофранцузского посольства, увидел натеррасе девушку, поливавшую цветы.Рауль заговорил с нейпо-французски. Они познакомились, иРауль пригласил ее пообедать. Онаотказалась. Встречи у террасыпродолжались с полгода, пока,наконец, Маргарита не согласиласьпойти с ним в мексиканский ресторанна "чили", острый перец,начиненный мясом и сыром. Потом онипоженились. Марго (так звал ееРауль) была наполовину русской,наполовину француженкой. Ее отец,князь Кирилл Михайлович Нарышкин,после революции эмигрировал изРоссии. Ему было тогда немногимбольше двадцати. В Париже онженился, там у него родились четыредочери. Так что у Марго живут воФранции три сестры - Наталья,Анастасия и Мария. Прадед Марго,Иван Александрович Нарышкин,сенатор, приходился дядей НатальеНиколаевне Пушкиной и былпосаженным отцом на ее свадьбе. 18февраля 1831 года в церкви уНикитских ворот он держал венец надголовой красавицы-невесты. Пушкинчасто бывал в его доме наПречистенке. Как известно, сваталПушкина граф Федор ИвановичТолстой (по прозвищу"Американец"). Он тоже имеетпрямое отношение к предкам Марго. В"Рассказах бабушки" Д. Благововспоминает, что Федор Толстой убилна дуэли Александра Нарышкина, старшегосына князя Ивана Александро вича(старшего брата деда Марго). Этобыло года за два - за три до войныдвенадцатого года. Пушкин был в товремя лицеистом. Убив Нарышкина,Толстой скрылся, долго странствовал по Сибири, потом перебрался вАмерику. Своепрозвище "Американец" онполучил, уже вернувшись в Россию. ВРоссии Толстой-Аме риканец сумелповздорить с Пушкиным. АлександрСергеевич в день своего приезда вМоскву из ссылки (8 сентября 1826 года)через Соболевского послал Толстомувызов. СлаваБогу, их помирили. И черезкаких-нибудь три годаТолстой-Американец сватал Пушкина.Вот так среди аристократическихпредков Марго оказались люди,близко знавшие великого поэта.Тесно в дворянской истории России.И вс? рядом. От Москвы до Хайфы три споловиной часа полета. ОтГончаровых и Пушкиных до гражданкиИзраиля Марго Вайль всего трипоколения.

- Это у васовчарки?

Наш ланчрастянулся до вечера. Быстростемнело. Море и берег растворилисьв теплом влажном сумраке. В Цесарии,справа от террасы, зажглисьодинокие огоньки, а городкрестоносцев исчез, ни огонька.Словно отошел на тысячу лет назад.На ужин Рауль пригласил меня к себедомой. Машина долго поднималасьобратно в гору, петляя посерпантину, обсаженному пальмами икипарисами, ныряя на поворотах в низкое, усыпанноезвездами небо. Марго с собакамивстретила нас на пороге. У нее былисветлые глаза и гладко зачесанныерусые волосы, собранные сзади впучок. Я спросил:

- Нет, это простыедворняги. Их где-то подобрали нашидети. Здесь много разных породистыхсобак. Но немецких овчарок вИзраиле нет...

Марго ответила:

- Конечно, -сказала она. - Это моя страна. Ипотом... Я всегда хотела выучитьиврит, чтобы говорить с Богом на егоязыке.

Она приготовилапраздничный стол: белая скатерть,свечи. Когда мы сели за стол и Раульпрочел молитву, я спросил у Марго,нравится ли ей здешняя жизнь.

В Назарете, наживописных улочках, идетоживленная торговля.



В один изследующих дней Рауль провез нас насвоей машине по Галилее. Целый деньмы слонялись по холмистойбиблейской пустыне. Белые городки,как мираж, террасами вырастали изоливковых рощ, сосновых перелескови россыпей серо-белых камней. Всюдубыло тихо и пустынно. Редко-редкопопадался араб-погонщик с собакой истадом овец. В городках было немноголюднее. В опрятных еврейскихпоселках - много зелени и цветов. Варабских деревнях зелени совсемнет, один камень. Дома стоят вдольглухих, выложенных из камнязаборов. Перед некоторыми домами -по нескольку дорогих автомашин. Ана выезде из деревни - помойка.Пообедали у знакомого Раулюбедуина Иосефа Мансура. Гостеприимный хозяин угощал пловом и питой -плоскими лепешками, которыеполивал из кувшина струей тяжелого,как ртуть, оливкового масла. Мысидели в палатке под плоскойматерчатой крышей на фарши, низкойтахте, поджав под себя ноги. Ветерхамсин, долетавший из пустыни,надувал крышу, как парус, и хлопалею громко, как из пушки.

МонаЛиза Галилеи

После НазаретаРауль показал нам развалиныдревнего города Циппори. Циппори -одна из еврейских святынь. Здесьработал синедрион после разрушенияхрама в Иерусалиме, в этом местесосредоточилась тогда культурнаяжизнь. Во втором веке нашей эрырабби Иегуда написал здесь одну изсвященных книг, Мишну, а еще черездвести лет здесь был написанТалмуд. В начале второготысячелетия в Циппори пришликрестоносцы. На фундаменте римскихвилл, где покоились саркофаги, онипостроили цитадель. Под цитаделью,на полу одной из вилл, сохранилсямозаичный портрет прекраснойженщины. Ее прозвали Моной ЛизойГалилеи. Полагают, что картинусоздали в третьем веке н. э. Так чтоГалилейская Мона Лиза старшеЛеонардовой более чем на тысячулет. По преданию, Леонардо написалпортрет жены флорентийского купцаДжокондо. Ее собственное имя былоиспанским, Констанца д'Авалос. О еегалилейской сестре не сохранилосьи предания. Кто был художник? Ктобыла эта прекрасная женщина -еврейка, римлянка?..

- "Хамсин" -по-арабски пятьдесят, - сказалИосеф. - Он может дуть пятьдесятдней в году.

- Один Бог знает,что может случиться здесь, рядом ссирийской границей. А вдруг онанавсегда исчезнет от взрыва ракетыХусейна. Здесь вс? как на вулкане. Ая сфотографировал ее вместе с моейженой. Теперь у нее что-то будет отмоей жены, а у жены - что-то от нее. Ичто бы ни случилось, она будетвисеть на стене у нас дома, в Омахе.Дайте ваш адрес, я пришлю вамфотографии.

Мы стояли вместе сдругими туристами на галерее,окружавшей мозаичный пол, исмотрели вниз. Молодой американецрядом со мной фотографировал. Яспросил у него, зачем он это делает?Ведь открытку с портретом можнокупить в любом киоске. Американецответил:

- А если честно,она мне не нравится, - и кивнула всторону мозаичного пола. - Что в нейнаходят? Мы этим летом в Лувре были.Но мне и Мона Лиза не понравилась. Счего народ с ума сходит?

И я дал ему своювизитную карточку. Там же, нагалерее, я познакомился сбизнесменом из Риги и с его женой,очень полной, надушенной"шанелью" дамой. Они тожефотографи ровали. Дама сказала:

- Значит, вы ей непоказались.

Я ответил:

- А так. Жила вМоскве одна великая актриса, ФаинаРаневская. И она говорила проСикстинскую мадонну Рафаэля, что таповидала за свои полтыщи летстолько народу, что теперь самавыбирает, кому ей нравиться, а кому -нет. А эта дама еще старше...

- То есть как?


Во время раскопок на одной изримских вилл найден мозаичныйпортрет, названный "Моной ЛизойГалилеи".

Американец необманул, прислал-таки в Москвуконверт с фотографиями. На одной онзапечатлел свою милую веснушчатуюподругу из штата Небраска рядом сдревней галилейской красавицей. Именя тоже. Я смотрел на фотографии инапевал из Окуджавы: "На фонеПушкина снимается семейство..."Глядя на фотографии, вспомнил нашотъезд из Циппори. Полную луну в ещесветлом небе, розовые холмы,оливковые рощи вдоль гладкогофосфоресцирующего под луной шоссе. И острый каменьу меня в кармане. Он выпал из стеныдревней виллы, и я подобрал егогде-то под цитаделью. На память.Ведь ему как-никак две тысячи лет...И подумал, что в фотографияхвсе-таки что-то есть. Что-то есть...Но что?

В Израиле многоговорят о судьбах переселенцев. Икаждый раз я вспоминаю ИосифаБродского, который сказал, что онсам не переселился в США, а простоперенесся в пространстве.Переселяясь в Израиль, люди неменяются. Они уносят с собойпривычки, вкусы, любовь, болезни,характер, одиночество... Вот толькос профессией дело обстоит сложнее.В новой стране не каждыйпрофессионал может найти работу.Евреи, недавно переселившиеся вИзраиль, видят страну черезсобственную судьбу. Сколько судеб -столько и мнений. Здесь не местообъективности.

Перенесенныев пространстве

- Вы увидите, каквас примут в Тель-Авиве. Израиль -это не ваша паршивая Италия (доэтого я год работал в Италии).Гонорар будет большой, достойныйвас. И билеты оплатят.

Гена Розенман,способный физик из Екатеринбурга,уехал в Израиль несколько лет томуназад. Я знал его в России большимэнтузиастом. Он всегда был увлеченочередной научной идеей и с пеной урта говорил о своей работе ("И этомы делаем в нашей глухой провинции.В вашей Москве об этом можно толькомечтать"). ВИзраиле ему повезло. Он получилместо профессора в Тель-Авивскомуниверситете. Узнав о моем приездев Хайфу, он позвонил в первый жедень и пригласил немедленноприехать и прочесть у него лекцию.

- Вы непредставляете, какие работы мыздесь делаем. В России об этом можнобыло только мечтать. У меня вкабинете целых два "486"компьютера. Две тысячи долларов вгод только на зарубежныеконференции... В этой стране - лучшаяв мире армия, лучшие танки, лучшиеэкологически чистые продукты,лучшая служба безопасности...

В университетеперед лекцией Гена водил меня покампусу. Среди финиковых пальм -красивые белые здания с арками итеррасами. Я впервые увидел, как напальмах гроздьями растут финики,сначала оранжевые, потом, когдадозреют, - темно-коричневые. Иубедился, что Гена как былэнтузиастом, так и остался.

- Спасибо запрекрасную лекцию. Чек придет к вамчерез пару дней. Не беспокойтесь.

О службебезопасности я вспомнил черезнесколько дней, когда какой-торелигиозный фанатик с двух метровзастрелил премьер-ми нистра Рабина.Потом Гена позвонил мне в Хайфу.

- К сожалению, изгонорара вычтут пятьдесятпроцентов налога. Но вас это недолжно огорчать. Налоговаяполитика здесь - лучшая в мире.

Я не беспокоился.На следующий день он снова позвонили попросил назвать номер паспорта.Я назвал. Прошло еще два дня. Генаснова позвонил, сказал, что забылспросить дату выдачи визы. Добавил,что, к сожалению, дорогу не оплатят.Еще через какое-то время, в деньмоего отъезда в Реховот, в институтВейцмана, Гена позвонил и сказал:

- Распишитесьздесь и, пожалуйста, - суммупрописью, только на иврите.

Я не огорчался.Прошла еще неделя, и Гена сам привезв Реховот чек на пятнадцать шекелей(пять долларов) и сказал:

- Ладно, понимаю.Напишу за вас.

Увидев моюрастерянность, Гена смягчился.

Паша, сын моихмосковских друзей, катал меня намашине, принадлежавшей хозяину, укоторого он работает. Про себя онговорил:

И отсчитал мнепятнадцать шекелей.

Товар - этозанавески. Паша развозит образцы помагазинам. Бизнес идет туго, и Пашас семьей плохо сводит концы сконцами. Ему под сорок. В Москве онработал хирургом в одной израйонных больниц.

- Я - марксист.Работаю в торговой фирме ДжеральдаМаркса, еврея из Англии. Его девиз -тоже из Маркса: товар - деньги -товар.

Мы проезжалигородок Бней Брак. Пашапрокомментировал:

- Врачей имузыкантов здесь слишком много,работы им не найти, - говорит Паша. -Здесь говорят так: "Если вывстречаете в аэропорту человека,прилетевшего из Москвы, и он ненесет скрипку - значит, онпианист".

Из ресторана Пашавскоре ушел и с семьей переселилсяв кибуц. Кибуц не пришелся ему посердцу, а кибуцников он вскоре тиховозненавидел. Паша вспомнил такойслучай. Однажды в Израиль приехалФедор Поленов, искусствовед иписатель, внук великого художника.Федя был школьным другом Пашиногоотца (и моим тоже). В это время вкибуце, где жил Паша, организовалимузей и приобрели за солидныеденьги несколько полотен Левитана,певца русской природы и другаФединого деда. Разумеется, Федю тутже привезли в кибуц показать этикартины. При первом взгляде на них(река, осенний лес, озеро, поросшееивняком) Федя объявил, что это неЛевитан. Кибуцники были оченьрасстроены, а Паша торжествовал.

- Это самыйрелигиозный и одновременно самыйгрязный город в Израиле (городки,которые я видел до этого, были оченьопрятными). В переводе с иврита"бней брак" - дети света. Почти"дети солнца" по Горькому.Сразу после приезда я мыл здесь вресторане посуду. Обслуживалсвадьбы на тысячу человек.

- Да нет, - сказалПаша. - Это портрет любавичскогоребе. Нынче его окончательно

По Бней Браку вомножестве бегают религиозныеевреи: черный лапсердак, черныебрюки, черная шляпа, иногдасдвинутая на затылок, белоснежнаярубашка с черным галстуком, пейсы,свитые в ленту, и борода. Бегаютбыстро-быстро, тонкие, высокие, я бысказал - элегантные. Вся этастаромодная чернота - и лапсердак, ипейсы - как-то не вяжется сгибкостью и быстротой их движений.В большинстве своем - это молодыелюди. По городу развешаны портретыблагообразного старика с добрымлицом и седой бородой, в чернойшляпе. Я подумал, что это какая-тореклама.

- Ну а еслисерьезно, если по большому счету, -как тебе здесь?

считают мессией, араньше сомневались. Дело в том, чтосам ребе лет сорок категорическиэто отрицал. Но после третьегоинсульта, когда его,парализованного, еще раз спросили,не мессия ли он, ребе как-то страннодернулся и замигал. Что восприняликак положительный ответ. Теперь,после смерти, он - мессия, и скоровернется, чтобы построить третийхрам... Здесь требуют жить позаконам Торы. По русскому радиовыступает некий комментатор,который занимается каббалистикой.Дескать, в торе всесказано наперед, до скончания мира.Если какое-то место в торе прочестьчерез два слова, получим одно, аесли в другом порядке - другое. Всеэто, видите ли, имеет глубокийсмысл, и если еще не случилось, тонепременно случится в будущем. Изаметьте, это толкование ведется накрохотном клочке земли. Вывыезжаете из Иерусалима и черезкаких-нибудь 20 минут въезжаете вВифлеем. А это уже не Израиль, а его"территории". Представьтесебе, что в Москве занимаютсятолько толкованием "Слова", аТула, Воронеж и Екатеринбург- это "территории"...

С Марком Блюминымменя познакомили московские поэтыАлександр Городницкий и Юлий Ким.Перед моим отъездом Саша позвонилмне и попросил привезти книги, его иКима, изданные в Израиле МаркомБлюминым. Марк не только издаеткниги русских авторов. Он еще иполитический деятель, член ЦКпартии олия. Теперь, когда этапартия получила места в кнессете,Марк совсем пошел в гору. Его женаМарина - физик. Она работает вуниверситете "Технион" вХайфе. Марина и привезла меня изХайфы к себе домой в Акко.

- Иногда говорят:хорошо там, где нас нет. Так вот. Мнездесь так плохо, так плохо, чтоплохо даже там, где меня нет.





А потом из сказкиШехерезады мы перенеслись вмосковскую квартиру. Блюмины живутв двух шагах от старого города вчетырехэтаж ке без лифта, типичной"хрущобе". Как и положено,обильный стол накрыли на кухне:закуски, жирная вкусная селедка,малосольные огурчики, водка"Кеглевич". И тогда Маркрассказал своюодиссею.

Ярденит: обрядмассового крещения на берегах рекиИордан. Сначала мыпобродили по старому городу.Крестоносцы и здесь построиликрепость, вырастающую прямо изморя. Тут же восточный базар слабиринтом узких улочек, пропахшихрыбой, шафрановым пловом, манго иогромными, с человеческую голову,грейпфрутами. Толпа плывет мимомешков с кардамоном, имбирью иорехами, мимо лавок с бусами ипосудой, где в глубине, в прохладнойтени, дремлет хозяин. Мимобесконечной декорации из джинсов имаек. Сквозь толпу проносятсябосоногие мальчишки с подносом наголове. На подносе - лепешки, кувшин,кофейные чашки. Иногда толпарасступается перед отрядомхристианских паломников. Впереди -человек в черной сутане и черномклобуке с белым крестом. Он громкостучит о мостовую деревяннымпосохом, кованным железом. Кажется,все это я уже видел однажды. Где?Может быть, в фильме "Багдадскийвор", шедшем у нас после войны?Или не видел, а читал в "Тысяче иодной ночи"?

Марк сказал:

В перестройку онбыл директором какого-то крупногообъединения в Рязани. Напартийность и "пятый пункт"тогда уже меньше обращали внимания.Но когда дела пошли хорошо,рэкетиры обложили данью и началиугрожать расправиться с детьми -Блюмины решили уехать. Авиабилетовтогда было не достать. Они продаликвартиру и дом в деревне, купилистарую "тойоту" и на нейотправились в путешествие. В Одессена таможне у них отобралиоставшиеся доллары. На какие деньгиони добрались на пароме до Варны, аоттуда через Болгарию и Грецию доАфин, - Марк даже и не помнит. А потомбыл снова паром, из Афин в Хайфу. Тридня морского пути. А у них не было ниденег, ни хлеба. Младший сын,полуторагодовалый Илюша, бегал попалубе, и его подкармливали добрыелюди. По котлетеон приносил старшему брату Жене. Вобщем, Блюмины прошли весь путьбелой эмиграции. Разве что безсыпняка.

Он рассказалтакой случай. Недавно к немуприехал в гости приятель из Рязани,один из бывших видныхпартработников. Марк повез его вкибуц "Здот - Ям", недалеко отХайфы, на берегу моря. Приятеликупались, загорали в шезлонгах,рвали финики. В прохладной залеиграли в бильярд, большой, какфутбольное поле, с огромнымикостяными шарами. А потом встоловой кибуца обедали вместе совсеми. Обед приятелю оченьпонравился. Особенно десерт: горафруктов на каждом столе и крохотныенежные пирожные в вазах.

- Израиль - странас будущим. Сейчас здесь слишкоммного талантов и слишком малоденег. Отсюда - все проблемы. Но этовопрос времени. Со временем олиядолжна стать серьезнойполитической силой. Тогда не будетбольше деления на олим и вотиким иникто не будет вздыхать, как было"там" и как стало "здесь".

- Да нет. Кибуц каккибуц. Обыкновенный. Передовыхздесь нет.

- А что, кибуц этот,передовой? - спросил у Марка бывшийноменклатурщик.

- Вот как, -закончил свой рассказ Марк, - вИзраиле я узнал, что такоесанаторий четвертого управления.

- Так ведь это жесанаторий четвертого управления! -воскликнул приятель, вгрызаясь всочный персик.

В Кирият Оно, подТель-Авивом, Валерий с женой, сыноми внучкой живет в точно такой жеквартире с коврами и хрусталем.Только вместо "жигулей" водит"рено". Он жалуется, что работыдля него здесь нет. Да ведь и быть неможет. Какой же адвокат без языка?Да еще в его возрасте. ПоэтомуВалерий метет двор и помогает двумстарикам из соседних домов. Нехочет сидеть на шее у сына. Сын,конечно, не так талантлив, как отец,но зато молод. Он тоже юрист ипреуспевает. Выучил язык, сдалэкзамены и работает в полиции. Радинего Валерий и уехал. И еще радилюбимой внучки Софочки. Я зналСофочку еще в Москве. Тогда ей былолет восемь. А сейчас - тринадцать. Запять лет Софочка очень вытянулась,постройнела и похорошела. Апо-русски говорить разучилась.Говорит медленно, растягивая слова,с сильным акцентом.

Другой мойприятель, Валерий, талантливыйадвокат, вел в Москве крупныеденежные дела. Слава о нем гремелапо всей стране. Видные дельцы,цеховики и просто жулики из нашихвиноградных республик старалисьзаполучить его. Дома и среди нас,его друзей, он был немногословен искромен, деликатен и мил. Но в залесуда преображался. Когда онвыступал, зал, казалось, переставалдышать. Судья и заседатели сиделикак провинившиеся на урокешкольники, боясь скрипнуть стулом.Он жил в Москве, в большой квартире,обставленнойбогатой полированной мебелью, сковрами и горками, в которыхмерцала хрустальная посуда снеотклеенными этикетками"MOSER". Книг в квартире не быловидно. Наверное, их не любила жена.

Дома за обеденнымстолом я спросил Софочку:

Днем, когдаСофочка возвращается из школы, дедподжидает ее во дворе. Если Софочкаидет с подругами, она стараетсянезаметно пройти мимо. Деда оналюбит, но стесняется, потому что дедговорит по-русски. По-русскиговорить стыдно. В школе по-русскиговорят только олим, дети, недавно приехавшие изРоссии. Они не умеют одеваться, вклассе ведут себя как недотепы,ходят в школу без модного рюкзака ипешком, потому что у родителей нетавтомобиля. И хоть Софочка саманедавно сюда приехала, она хочетдружить только с вотиким. Эти детиговорят свободно на иврите ипо-английски, всегда одеты по моде,и, если живут далеко от школы,родители привозят их на машине.

- Дружу? Ни за что!Гриша - зевель.

- Дедушка сказалмне, что ты дружишь содноклассником Гришей. Уж не тот лиэто Гриша, что вместе с тобойприехал из Москвы?

- Ты мне говорила,что с Ашером целуешься, - вступила вразговор бабушка.

Заметив моеудивление, Валерий объяснил, что"зевель" в переводе с иврита -мусор. Вздохнул и добавил, чтосейчас Софочка дружит с Ашером.

- Целуешьсяпо-французски, - уточнил я. - Как это?

- Да, - уточнилаСофочка, - французским поцелуем.

И Софочкаобъяснила, как это делают.

- С языком.

- Да, это поэт. Егоубили.

Потом разговорзашел о моей книжке с рассказами оПушкине. Я спросил Софочку, незабыла ли она, кто такой Пушкин.

- Наверно, писалплохие стихи.

- А каким образом?

- Не помню.Какой-то иностранец... Кажется,узбек.

- А кто его убил?

Я только чтопознакомился с женщиной,приехавшей не так давно изПетербурга. Она целыми днями сидитна пляже. Ее зовут Вера, ей 60 лет.Сидит в халате, накинутом накупальник. У нее длинные ноги,красивые покатые плечи и еще недряблый живот. Расстелила махровоеполотенце, поставила на неготранзистор, корзинку с бананами,саброй и мандаринами и большуюбутылку с кока-колой. Угощает меня.По транзистору слышна русская речь.Он всегда настроен на "ГолосРоссии". В Петербурге Вераработала невропатологом. Нескольколет тому назад ее дочь с мужемуехала в Израиль. В большойквартире Вера осталась одна.Одиночество стало невмоготу. Онапродала петербургскую квартиру иприехала к дочери. Отдала ейквартирные деньги. Дочь и зятькупили на них машину и переехали вновый район. Теперь Вера сидит домабез денег и снова жалуется наодиночество.

В Хайфе многоровных песчаных пляжей с кафе,чистыми туалетами и кабинками дляпереодевания. Я сижу на одном изпляжей, в небольшой бухточке,отделенной от моря молом,выложенным из серого колотогокамня. Море сегодня неспокойно.Волны то накрывают мол пеннойшапкой, то уходят, проваливаютсяназад. А в бухточке тихо. Которыйдень дует с суши хамсин, ижемчужно-серое море в тумане. Рядомрыбаки сетью ловят бури, рыбу,похожую на ставриду.

- Послушай, а кактебя зовут?

Рядом с Верой -худой старик в черных брюках,носках и подтяжках крест-накрестповерх майки. Он еще раньше приехализ России с двумя внуками. Внукам онвнушал: вы в новой стране, учитеиврит и забудьте русский. Внукивыросли, выучили иврит и забылирусский. Сам старик иврит так и невыучил и теперь внуков не понимает.Старик одинок, у него склероз. Вотуже месяц он делает Верепредложение и по целым дням сидит сней рядом на пляже. Старик смотритна рыбаков и вдруг, не поворачиваяголовы, спрашивает Веру:

- Как вам этонравится? Я же тебе сто разговорила.

Вера возмущается:

Туман на море. ИзВериного транзистора разносится поберегу Средиземного моря:

- Ну ты тольконапомни...

Ой роднаясторонка моя...

Ой туманы моирастуманы,

- Вы не поверите, -говорит старушка, - а у нас вЧерновцах было лучше. Где вынайдете здесь такую улицу, как нашаимени Володарского? А наш парккультуры имени Горького?

Маленький зеленыйгородок Кфар Саба. На столбах истенах домов развешены написанныеот руки объявления: престижныекурсы английского языка, сдаетсяквартира в престижном районе... Все"престижное" перенеслось сюдаиз Москвы и Петербурга. Лавочка уподъезда дома в тени банановойпальмы. Налавочке под пальмой сидит старушка,рядом - соседка помоложе. Соседкагрызет подсолнухи, сплевывает вкулак и выбрасывает под пальму.

- А баклажаны икабачки есть невозможно...невкусные... И вообще... Конечно,некоторые устраиваются. ВотРайзманы, со второго этажа, купилиновую мебель...

И потом, почему-топонизив голос, доверительно:

Борис Лившиц,скрипач, живущий ныне в Цюрихе,просил меня посетить в Ришон леСион, богатом пригороде Тель- Авива,его знакомого, человека уважаемогов художествен ном мире и со связями.

Несостоявшиесявстречи

Борис вез меня поBahnhofstrasse на вокзал. Цюрих готовилсявстретить Новый год, и главнаябанковская улица пылала отиллюминации и освещенногогирляндами лампочек и тающего подколесами машин снега.

- Поверь мне, -говорил Борис, - он все может. Он итвою книжку издаст. Это финансовыйи художественный гений. Ты неуспеешь рта раскрыть, как он ужепоймет, с кем имеет дело. В России онворочал такими делами, а уж вИзраиле...

- Косой? -спрашивала жена.

В поезде я вынулиз кармана пальто записку с адресоми именем этого человека и переложилее куда-то в портфель. А потом забыло ней вовсе. О записке я вспомнилтолько в Тель-Авиве, уже незадолгодо отлета из Израиля. Я перерылпортфель, но записки не нашел. И какни старался, фамилии этого человекавспомнить не мог. Помнил только, чтофамилия была особенной. Онаоканчивалась на "ой" ивыражала какой-то физическийнедостаток, но какой именно -вспомнить не мог. В общем,повторялась чеховская"лошадиная фамилия".

- Слепой? Немой?

- Да нет.

Дальшепредлагались фантастическиеварианты.

- Да ну тебя. Не то.

- Что это значит?

- Бухой?

- В Израиле нетпьяных евреев. Это тебе не Россия.

- Кажется, пьяный.

- И я тоже. Ладно,не будем ссориться...

- Да причем тутэто? Я же о фамилии говорю.

- Может быть,Нагой? У Ивана Грозного одна из женбыла Нагая.

Наконец, женапредложила:

- Скажешь тоже?!

- И она былаеврейкой? - саркастически спросил я.

Чуть непоссорились. Вспомнили фамилию мытолько перед отлетом, уже ваэропорту. Нас провожал друг сдвухлетней дочкой. Навстречу нам иззала вылета шел одноногий инвалидна костылях. Ребенок спросил папу:

- Тогда при чемздесь Иван Грозный?

Я вдруг вспомнилфамилию и закричал на весь зал:

- А почему у этогодяди так мало ног?

Мой друг удивилсяи заметил тихо:

- Хромой, Хромой!

Его звали Хромой,этого финансового ихудожественного гения. Но было ужепоздно, и всю дорогу в Москву я сдосадой думал о том, что теперь надоискать издателя для своей новойкнижки. А разве в Москве егонайдешь...

- Он не хромой, абезногий. И чего ты так орешь?

лим. Как емуудалось, я так и не понял. Ведьграница у нас тогда была на замке.Молодой Нисим начал с торговлишашлыками на бойкой виа Долорозо.Торговал на вынос. Потом скопилденьги и открыл свой ресторангде-то в старом городе у Львиныхворот. Бизнес шел хорошо, но Нисимбыл к нему равнодушен. В душе он былромантик, и у него была мечта. Всущности, он и бизнесом занялсяради ее осуществления. И наконецвремя настало. Он купил авиабилет иполетел в Монреаль, а оттуда - наШпицберген. Там он нанял вертолет иполетел на нем дальше, на север.Через несколько часов полета пилотпротянул ему компас. Стрелкакомпаса болталась какнеприкаянная. Пилот спустилверевочный трап, Нисим спрыгнул наСеверный полюс и закурил. Постоял,посмотрел на горизонт в серебрянойдымке и бросил на снег окурок. Потом по трапувзобрался на вертолет и тем жепутем вернулся в Иерусалим. Позжеон стал готовиться к полету наЮжный полюс. Не успел. Но не из-заденег. Денег у Нисима всегдахватало. Кто-то ему рассказал, чтона острове Борнео в джунглях живетплемя, справляющее субботу. Нисимзагорелся и, изменив планы,отправился на Борнео. Оностановился в городе Кота-кинап-илои оттуда стал совершать экспедициив глубь острова. Вокруг городаросли пальмовые рощи, в которыхжили орангутаны, бравшие бананы изрук туристов. Нисиму это былонеинтересно, и он уходил на поискивсе дальше и дальше. БорисЖутовский так и не понял, чемзакончилось путешествие и разыскалли Нисим в джунглях единоверцев.Нисим рассказывал ему о своихприключениях за выпивкой вресторане у Львиных ворот. А на следующееутро Борис поздно проснулся внезнакомом доме и в незнакомомгороде. Город звали Эйн Керен. Онбыл в пустыне в десяти километрахот Иерусалима. А хозяином дома былдруг Нисима, выпивавший со всемивместе накануне. Он сказал Борису,что Нисим утром куда-то уехал.

Имя другогознакомого, живущего в Иерусалиме, язапомнил хорошо. О нем мнерассказал московский художникБорис Жутов-ский. Его зовут Нисим.Он - бухарский еврей и родился вБухаре. В тридцатые годы Нисимпешком пришел из Бухары в Иеруса

В Иерусалиме мнеочень хотелось встретить ся с этимромантиком из Бухары. Я разыскалего чайхану у Львиных ворот. Но мнене повезло. Сказали, что Нисим отбылв длительную командировку. И яподумал, уж не на Южный ли полюс? Носпросить постеснялся.

Борис подарилНисиму советский полковничиймундир, купленный на старом Арбате:папаху из серого каракуля и шинельс полной выкладкой орденов. В такомвиде Нисим любит прогуливаться постарому городу. Говорит, что шинельхорошо защищает от солнца, вродестеганого узбекского халата.Американские туристы, отбившись отгида, ходят за ним следом. А друзьяиз соседних лавок завидуют и просятуступить мундир за хорошие деньги.




Иордион: руины перед холмом, навершине которого - развалины ДворцаИрода.

Это не город. Этомировая история в камне. В беломкамне. И еще - напоминание овечности. Пушкин, цитируя Байрона,говорил, что нельзя писать о стране,в которой не побывал и не прожилчасть жизни. Думаю, что если прожитьв Иерусалиме очень долго, все равноо нем не напишешь. Потому чтоИерусалим не город и не страна. Этоединственное место на земле, гдесмертному человеку открываетсябессмертие.

Иерусалим

Булгаков унес ссобой тайну. В "Мастере иМаргарите" он описал один деньдревнего Ершалаима, один деньвесеннего месяца нисана. Описал, неувидев этого города ни разу. И вот,бродя по Иерусалиму, я ловил себя намысли, что сравниваю. Сравниваю то,что вижу, и то, о чем читал в романе.Роман стал путеводителем.

Впрочем, комуоткрывается, кому - нет. Ведь городвсе еще стоит на грешной земле. Есливы богатый турист и у вас в кошелькеполно долларов, вас провезут наосле от Гефсимании до шумноговосточного базара на виа Долорозо ипостараются всучить побольшетуристских побрякушек. Там, на виаДолорозо, на крестном пути кГолгофе, в тесной толпе ваш набитыйдолларами кошелек могут и украсть...

... КрепостьАнтония хорошо видна с горы, с тогоместа, где синедрион приговорилИешуа к смерти. Я смотрел с этойгоры на Святой Город и думал, чтовот так же Воланду открылась Москвас крыши дома Пашкова. Кстати, почемуМоскву до сих пор зовут белокаменной? Была когда-то. Сейчасбелокаменный Иерусалим...

Вот крепостьАнтония, где жил Понтий Пилат. Вотколоннада, где он в белом плаще скровавым подбоем допрашивал ИешуаГа Ноцри. Вот, похоже, старый фонтан.Он высох, больше не поет. Здесь, уфонтана, в кресле на мозаичном полусидел Понтий Пилат. Мозаики нет,наверно, не сохранилась. Сюда, кфонтану, прилетала всеведущаяласточка. Сегодня что-то ласточек не видно...Может быть, из-за осени. Стоитоктябрь, а тогда, четырнадцатогочисла весеннего месяца нисана,ласточки кормили птенцов. А можетбыть, потому что сейчас им негдевить гнезд: над колоннадой неткрыши, у колонн нет капителей.Помнится, что та самая ласточкасвила гнездо где-то за капительюколонны... А колонны и вправду чутьрозовые, как в романе. У которой изних стоял Иешуа? Сейчас утро. Вромане тоже было утро, и солнце"подползало к стоптаннымсандалиям Иешуа". Может быть, посолнцу и определить ту самуюколонну? Да нет, тогда колоннадабыла крытой и потолок над ней былзолотым. А сейчас синее небо надголовой, и вся колоннада залитасолнцем... Да что это со мной, о чем ядумаю? Что за наваждение! Ведь с техпор прошло две тысячи лет... Но где и как все этоувидел Булгаков? Прочел у Флавия? УФлавия этого нет, нигде этого нет ибыть не может. Увидел во сне? В вещемсне в коммунальной квартирежилтоварищества на Садовой? Какизвестно, в этой московскойкоммуналке случались чудеса.


Садовая могила, или Голгофа Гордона- названа так по имени ЧарлзаГордона, английского генерала,который обнаружил это место в 1883году. Многие христиане, вособенности протестанты, считаютСадовую могилу местом истинногозахоронения Христа.

Потом я вспомнил,как Иешуа, избавив Пилата отмучительной головной боли,предложил ему вместе погулять всадах на Елеонской горе. Он хотелподелиться с прокуратором Иудеисвоими мыслями. И кто знает, не сталбы после этой прогулки жестокийпрокуратор его новым учеником? НоПилат был умен и практичен. Онподумал, что перед ним великий врач.И в его ясной остывшей от болиголове возник план сослать Иешуа всвою резиденцию в Цесарии. Ведь тамвеликий целитель был бы рядом, инавсегда избавил его от ужаснойболезни гемикрании. Мневспомнилась наша прогулка поЦесарии, мраморные колонны и плитыдворца на берегу моря. Там было гдепрогуливаться им двоим... Но вотласточка неожиданно влетела набалкон, срезала круг над фонтаном,скрылась за колонной, и в то жемгновение секретарь подал Пилатукусок пергамена. Иуда из Кириафадоносил об оскорблении кесаря. Ивместо прогулки по Цесарии или всадах на Елеонской горе Пилатотправил Иешуа на казнь на Лысуюгору. Все произошло так, как идолжно было произойти, да и не моглопроизойти иначе, и всеведущаяласточка бдительно несла своюслужбу.

Через год явстретил Гену Розенмана намеждународной конференции вГолландии. Он, как всегда, сделалпрекрасный доклад. После доклада япрочел ему эти несколько страницсвоего израильского дневника.Спросил его мнение. Гена помолчал,потом сказал:

Я прошел по дорогена Елеонскую гору. Может быть,когда-то здесь и цвели сады, теперьих нет. Дорога круто поднимаетсявверх от древних гефсиманских олив,нынче окруженных высокой железнойоградой. Слева - пустырь, камни,редкие кипарисы и оливы, справа -невысокий каменный забор, из-закоторого видны сосновый иоливковый лес и зеленые луковкирусской церкви Святой Магдалины. СЕлеонской горы хорошо видныгородская стена с Золотымиворотами и древнее еврейскоекладбище, белыми террасамиспускающееся к ущелью Кедрона. Онопохоже на здешние города в пустыне.Города живых и города мертвых... Кполудню задул шараф, ветер с песком,нагоняющий мглу с моря. Мглазакрыла солнце, и за серой пеленойисчез, потух золотой купол мечетиОмара. Я подумал, что сады отцвелиздесь навсегда, а вот шараф дуетпо-прежнему. Так же, как он дул в тотсамый день, точнее, к концу дня,четырнадцатого дня весеннегомесяца нисана. Стало быть, и шарафприснился Булгакову: "Тьма,пришедшая со Средиземного моря,накрыла ненавидимый прокураторомгород... Пропал Ершалаим - великийгород, как будто не существовал насвете".

Тут один немецпрервал наш разговор, чтобыпередать мне чье-то поручение. Яотошел, а когда вернулся, Гена водилпальцем по графику на плакате и сприсущим ему энтузиазмом объяснялкому-то свою работу. Разговор мы таки не закончили. Я часто вспоминаюГену. С его способностями иэнтузиазмом, в старое советскоевремя он мог бы стать еще илитературным критиком.

- Вы знаете, как явас уважаю... Но что вы написали?Подумайте сами... Вы были в кибуце.Вы видели энтузиазм людей, сады,взращенные в пустыне. Где это у вас?Где передовая наука? Где образстроителя новой жизни, новогогосударства, о котором евреимечтали тысячи лет?И эта русская княгиня, принявшаягиюр... Как ее? Нарышкина? Это нетипично. А ваши местечковые герои...И при чем тут Иисус? Извините, но выльете воду на мельницу...