Собака на дворе была живой иллюстрацией хозяйскихпринципов. Имени она не имела, откликалась на любое обращение, жизнерадостновиляя хвостом. Милая дворняжка, пушистая, с живыми блестящими глазами инескончаемым оптимизмом. А оптимизм ей, и впрямь, был необходим. От крыльцадо сарая по диагонали двора была натянута проволока. По проволоке с визгомперемещалась тяжеленная бычья цепь. На конце цепи болтался из конца в конецпесик, размером чуть больше болонки. Конечно, городские защитники животных,мы не могли за него не вступиться: “Наталья, ну что ж вы собаку-то заставляететакую тяжесть таскать”, — укоряли мы хозяйку. А Наталья искренне удивлялась:“Так у него никакой другой-то работы нету”. Собака носила бычью цепь сгордостью, как рыцарский орден, за что была нами прозвана “невольник чести”.Иногда по двору вальяжно проходил кот, роскошныйкрасавец палевого цвета, с голубыми глазами. Оставалось загадкой, как такоепородистое существо, необычайное в деревенской глуши, могло родиться ивырасти в хлеву. Мы ни разу не видели, чтобы кота запускали в дом, — чердак,двор, сеновал были средой его обитания. Но больше всего кот любил хлев.Он сидел рядом с коровой, обнюхивал ее морду, пытаясь вылизать; не отрываясьмог часами созерцать коровье вымя — источник блаженства и жизни или простоспал в яслях. Здесь была его родина.

Хутор был крепкий, постройки добротные, ухоженные. Хозяева,люди еще не старые, работали с утра до вечера. Когда же хозяйке было нечегоделать, она перекрашивала табуретки в другой цвет. Но это случалось нечасто:свиньи, куры, утки, корова — вся живность на подворье требовала неусыпнойзаботы. Хозяева — люди простые, и философия их была простой: все должноприносить пользу, которая и становилась мерилом нравственности.

С нами корова обращалась бесцеремонно. Ее любимымзанятием было лечь поперек дороги, когда мы шли с речки домой. Рыжуха нарочновыбирала самое узкое место, чтобы ее невозможно было обойти. Сперва мыцепенели, пытаясь проникнуть в хитроумный коровий замысел, потом разворачивалисьи покорно шли в обход. Однако вскоре мы открыли, что корова по-женски доверчиваи падка на комплименты. Тогда мы стали ей откровенно льстить. Рыжуха внимательновыслушивала нас, согласно кивая головой и сочувственно вздыхая в самыхпатетических местах, когда речь заходила о нелегкой коровьей доле, а потоммедленно приподнималась, освобождая ровно столько места, чтобы можно былопротиснуться по-одному. И весь ее вид говорил: “Не больно-то я поверила,но, возможно, вы и правы”.Утром на выпасе корова увлеченно собирала цветы,обнюхивала каждый, медлила, наслаждаясь ароматом, аккуратно сощипывалаи замирала на секунду, прежде чем начать жевать. А если с цветка взлеталабабочка, коровенка вспоминала свои щенячьи привычки и бросалась ее ловить,взбрыкивая задними ногами, крутя хвостом и норовя поддеть бабочку рогом.Вечерами хутор замирал. Хозяева молча сидели на крыльце.Собака лежала у входа в хлев. В яслях на сене грезил кот под умиротворяющеедыхание коровы. День длился, длился и не кончался, плавно переходя в следующий.Медленная река жизни, которой неведомы волнения мира. Н. Изотова (пос. Салтыковка Московскойобл.). ШИК — ТЮРСКОЕ РОДОПЛЕМЕННОЕ НАЗВАНИЕ

По правде говоря, кот был страшный ворюга, не раззастигнутый на месте преступления. Но ругать этого палевого красавца былтруд напрасный. Он выслушивал крики, если так можно выразиться, не меняясьв лице, не пытаясь удрать, почти презрительно. С таким высокомерием владетельныйкнязь мог бы наблюдать за не в меру расшумевшейся дворней. Где-то в глубинекошачьей души жила несокрушимая уверенность в принадлежности к другомумиру. Он ощущал себя большим и величественным, может быть, считал себякоровой. Чтобы ни происходило вокруг, кот лишь поворачивал голову и медленножмурился, как бы приглядываясь сквозь невидимый лорнет. Высокомерие чутьего не погубило: кот не пожелал двинуться с места, даже когда развалиласьи рухнула прямо на него плохо сложенная поленница дров. Тяжеленные чурбакипросто погребли несчастное животное. Исход был очевиден настолько, чтопирамиду из бревен стали разбирать лишь поздно вечером. Каково же быловсеобщее изумление, когда из-под завала показался кот. Он был слегка помяти взъерошен, но все с тем же флегматичным выражением на морде.Самым примечательным существом на хуторе, безусловно,была корова, рыжая, с белыми пятнами и крутыми боками. Звали ее незатейливо— Рыжухой. Ошибается тот, кто считает коров медлительными и туповатыми,— они нежны и чувствительны. А наша обладала еще любопытством и чувствомюмора. Главным в ее облике были глаза, темные и влажные, прикрытые такимипушистыми и длинными ресницами, что между собой мы звали ее Лолобриджидой.Корова с явным любопытством наблюдала за нами и захозяевами. Особенно любила Рыжуха хозяина и пыталась бегать за ним, каксобачонка, чем вызывала откровенную ревность Натальи. Однажды Виктор прошелмимо выпаса, направляясь косить траву. Коровенка проводила его влюбленнымвзглядом, мотнула головой, стряхнула цепь и пошла следом. Она останавливалась,когда хозяин останавливался закурить или поправить косу на плече, а затеммедленно шла дальше, словом, держала дистанцию. Вот Виктор начал косить.А корова подобралась сзади, нежно засунула голову под хозяйский локотьи шумно выдохнула. От неожиданности Виктор присел, коса вывалилась у негоиз рук. Он сказал что-то весьма решительное и краткое, корова виноватопотупилась. Но стоило хозяину взяться за косу, весь трюк был повторен ссамого начала. Потом еще и еще раз, пока Виктор с криком не погнался закоровой, высоко подняв косу над головой. Корова бежала к дому легко и грациозно,даже полное вымя ей ничуть не мешало. Иногда она останавливалась, оглядываласьна отставшего хозяина, задорно бодала воздух и снова припускала вперед,напоминая игривого щенка.