В 1613 году на русский престол был выбранцарь из рода бояр Романовых - Михаил. Этим актом официально завершилсяпериод нашей истории, именуемый Смутным временем. "Чуть не вся Русскаяземля опустела, и прозвали это лютое время лихолетьем", - писали о Смутелетописи. Однако первому Романову еще пришлось бороться с ее последствиями.Государственная казна была пуста, многие города и села разорены, в странеразбойничали казацкие шайки и остатки польских отрядов - сторонников бежавшейв Астрахань вдовы Лжедмитрия - Марины Мнишек, претендовавшей на русскийпрестол.
Лишь с воцарением в 1645 году АлексеяМихайловича страна, наконец, обрела мир и покой.

Кандидат исторических наук И. АНДРЕЕВ.

Тишайший царь Личность царя Алексея Михайловича Романова(он царствовал с 1645 года по 1676-й) давно привлекает внимание историков.Одни - еще со времен славянофилов - видели в нем образец истинно православногочеловека и государя, свято оберегавшего древние устои и отличный от многомятежнойЕвропы русский мессианский путь. Другие - вольно или невольно - противопоставлялиАлексея Михайловича его сыну, Петру I, сравнивая их личности и итоги царствования.Проигрыш по масштабам личностным был явный: средний человек, пускай дажеи не лишенный дарований, никак не мог перевесить гения. Итоги же правлений,примеренные к шкале светских европеизированных ценностей, также оказывалисьнесоизмеримыми: там - прозябание, здесь - прорыв, там - долгополое, длиннобородоеМосковское царство, здесь - выбритая, затянутая в мундир Российская империя.В. О. Ключевский пытался примирить оба мнения и одновременно найти истину.Его Алексей Михайлович уже в движении, в неустойчивой позе пешехода: однанога прочно опирается на старину, другая занесенав будущее.Предлагаемый очерк не ставит задачу оценитьличность и правление второго Романова. Цель куда скромнее: рассказать ободном из увлечений Алексея Михайловича. Тем не менее сопоставления векаXVII с веком XVIII, отца с сыном, едва ли удастся избежать. Отчасти повиннов этом крепко прилепившееся к царю прозвище - "Тишайший", которое воспринимаетсяобычно как характеристика личных качеств Алексея Михайловича: он царь тихий,смирный, богобоязненный, послушный. Словом, человек во всем адекватныйсвоей эпохе.Историки и здесь уже давно внесли ясность:"Тишайший" - полуофициальный титул московских государей, который стал употреблятьсяеще в XVI веке. Тишайшим величали, молясь о здравии во время церковнойслужбы, не одного Алексея Михайловича, но и его отца, и сыновей, в томчисле вовсе не тихого, а скорее "буйного" Петра. Но история с титулованиемкак-то выпадает, а вот взгляд на Алексея Михайловича как на тишайшего царя-батюшкусохраняется. Впрочем, удивляться этому не приходится. Произошло то, чтодостаточно часто случается в истории и что можно назвать подменой. В своевремя личное имя Цезаря превратилось в титул - цезарь, царь; в нашем случае,наоборот, титул "Тишайший" подменил человека, стал если не личным именем,то, по крайней мере, характерной чертой личности.Но, может быть, подобная подмена имеетправо на существование, и наш Тишайший, как "тишайший человек", был именнотакой личностью? Рассказ об увлечении царя позволит убедиться, что этобыло далеко не так. Из-за иконописного образа лика царя проступает живаяличность. И эта личность вовсе не "тишайшая": в ней присутствует и темперамент,и остроумие, и глубина.Читатель может справедливо возразить, чтоцарское увлечение и государственная деятельность - сферы друг от другадалекие и оценку исторической значимости и заслуг Алексея Михайловича нельзясвязывать с количеством добытого на охоте зверья и птиц. Все так. Но едвали можно оспорить, что при самодержавном строе правления личные качествагосударя - его ум, воля, темперамент или, напротив, безволие, слабоумие,даже безумие приобретают огромное, иногда определяющее значение. Потомуи охотничьи утехи царя для исследователя - изучение все той же политическойистории, поскольку именно здесь Алексей Михайлович, как никогда и нигде,открывается как личность. И эту личность много легче понять в ее мотивахи в поступках на поприще государственном. А понять - это значит и объяснить,и сравнить с предшественниками и потомками...

Исконно царская забава О страстном увлечении царя Алексея Михайловича"красной соколиной охотой" большинству читателей известно чуть ли не сошкольной скамьи. То была страсть великая, отмеченная печатью постоянстваи даже вдохновения. В охоте царь находил радость и сердечную отраду. Онвглядывался в стремительный полет соколов и кречетов с той же жадностью,с какой царь Петр спустя несколько десятилетий примется рассматривать корабельныечертежи. В этом они оба, отец и сын, удивительно похожи друг на друга.И одновременно разительно отличны, как отличны их царствования. Петр ссамого начала придал своим увлечениям "государственный характер", повернулна службу Отечеству. Из его потешных выросла гвардия, из голландского ботика- флот, из собрания уродцев - Кунсткамера.От увлечения Алексея Михайловича осталось иное - воспоминания и известный"Урядник сокольничего пути". Алексей Михайлович, увлекаясь, развлекался,Петр - созидал. Разные масштабы личностей и разные эпохи!Однако не следует забывать, что это былиэпохи, которые следовали одна за другой. Потому даже в "красной соколинойохоте" Алексея Михайловича можно увидеть черты времени переходного, котороене просто предшествует, а и подготавливает будущее.Сам Алексей Михайлович называл себя "охотникомдостоверным", вкладывая в это определение нечто большее, чем просто "настоящийохотник". Достоверный - не только охотник истый, завзятый, до тонкостейзнающий охотничье дело, а и сумевший опоэтизировать, поднять охоту до уровняэстетического наслаждения.В отличие от Петра, многие из увлеченийкоторого пришли к нему неведомо какими путями, охота для московских правителей- занятие традиционное. Большим любителем охоты был отец Алексея Михайловича,царь Михаил Федорович. Правда, первый Романов более жаловал охоту звериную.В начале его правления, когда царская псарня, пережившая злоключения Смутноговремени, являла собой жалкое зрелище, Михаил Федорович даже дерзнул отбиратьохотничьих собак у столичной знати. Но не чурался царь и птичьей охоты.Именно с ней связано последнее упоминание о его участии в охоте. В сентябре1643 года в селе Рубцово-Покровское Михаил Федорович тешил соколами царевичаАлексея Михайловича. Любопытно, что несколько десятилетий спустя, 30 июля1671 года, Алексей Михайлович так же "тешал" в Коломенском своего наследника,царевича Федора Алексеевича.Но вернемся ко времени, когда он еще былцаревичем Алексеем. Секретарь голштинского посольства Адам Олеарий, оставившийинтереснейшие записки о Московии XVII века, сообщает, что охотничьих птицдержал и "дядька" царевича, боярин Борис Иванович Морозов. Он всяческипоощрял увлечение своего воспитанника, а после воцарения в 1645 году АлексеяМихайловича - не без корысти для себя: сгоравший охотничьей страстью молодойгосударь больше думал о ловле зверя, чем об управлении государством, итем развязывал руки Морозову, возглавившему правительство.Увлечение Алексея Михайловича не случайность,он облюбовал то, что в глазах общества было традиционно и достойно царскогосана. В послесмутные десятилетия все сопряженное со стариной, с прежнимидеализированным бытием и бытом обретало в глазах современников ценностьособенно почитаемую. Царь, отправлявшийся на охоту так же, как отправлялисьна охоту его "прародители", был той частью мозаики,из которой складывалось полотно обретенной тишины и покоя. А именно "тишиныи покоя" жаждало общество, сотрясенное социальными и политическими катаклизмамиСмуты. Любые новации, какие в конце столетия позволит себе Петр, были быуж совсем непонятны и неуместны. Первые Романовы в продолжение десятилетияс тщанием школяров подражали образцам поведения истинно православного государя,и любое отступление было для них связано с муками почти гамлетовскими.Пример тому - сам Алексей Михайлович с его увлечением театром.Ему страсть как хочется самому смотреть"комедийные действа" и молодую жену, Наталью Кирилловну, потешить, но недавало покоя сомнение: нет ли в этой забаве непристойного, греховного дляправославного человека и монарха? Царь готов разрешить "французские пляски",то есть балет, но только без музыки, ибо для него, воспитанника "ревнителейправославия", есть только духовная музыка, а все остальное - от Сатаны.Ситуация почти парадоксальная, рожденная столкновением двух культур, иможно лишь представить, каков бы был этот "балет" в тишине, перед сидящимцарем и столбом торчавшими царедворца ми! Против такого выступили дажеустроители действа, и царь оказался перед выбором. В этих мучениях "балетомана-царя"- своеобразная драма эпохи, которая утрачивала былую монолитность религиозногосознания, вкушала первые плоды рационалистического, светского восприятиямира. Конфликт был преодолен с помощью духовника. Тот разрешил музыку,взяв на себя прегрешения царственного духовного сына. Однако и благовещенскомупротопопу был нужен авторитет святой старины, ссылка на то, что музыкаи танцы существовали при дворе византийских императоров.Охота подобных проблем не ставила. Онаприлична и благопристойна - исконная царская забава.В юности Алексей Михайлович если и не предпочитал,то и не отказывался от звериной ловли. Он охотился на медведей, лосей,волков, "осочил" лисиц. Все это требовало неутомимости, ловкости и силы,что трудно вяжется с привычным мешковатым внешним обликом Алексея Михайловича.Однако на деле царь был хорошим всадником и неплохо управлялся с любойохотничьей снастью. Охота на медведя едва не стоила жизни Алексею Михайловичу.Предание так описывает этот случай. Оставленныйспутниками в звенигородских чащобах, царь вдруг натолкнулся на медведя.Гибель казалась неминуемой, когда неожиданно появился старец и отогналсвирепого зверя. Старец исчез, но вернувшийся в Савво-Сторожевский монастырьАлексей Михайлович по иконе преподобного Саввы, который якобы был писаниноком, его видевшим при жизни, опознал своего спасителя. То был Савва,ученик Сергия Радонежского. Царь был спасен заступничеством чудотворца.И без того полюбившийся Тишайшему монастырь теперь стал ему вдвойне дорог.Культ Саввы принимает общероссийский масштаб. Царь часто наезжает в монастырь,ведет здесь обширное каменное строительство и вмешивается в дела братиис такой горячностью, будто сам был архимандритом.Сохранилось обширное послание по поводусаввинского казначея Никиты, который в подпитии дрался и изгонял из монастыряпоставленных на постой стрельцов. Алексей Михайлович воспринял буйствоказначея как ослушание, лично ему нанесенную обиду. "От царя и великогокнязя... врагу божию, богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чюдотворцовадома (то есть Саввина монастыря. - И. А. ) и единомысленнику сатанину,врагу проклятому, ненадобному шпырю и злому пронырливому злодею казначеюНиките", - так начал он свое гневное послание, написанное, строго говоря,по ничтожному поводу.Эпизод примечателен для понимания личностицаря, здесь он предстает вовсе не таким благодушным и "тихим" монархом,каким нередко рисуется. Достаточно задеть то, что он любит и почитает,как он в момент - кипяток. Впрочем, в этом кипении видна и известная ущемленность."Хто тебя, сиротину, спрашивал над домом Чюдотворцовым да и надо мной,грешным, властвовать?" - гневно вопрошал царь. Речь, конечно, шла не опокушении Никиты на царскую власть. Но слишком многочисленны были в первыегоды правления Алексея Михайловича случаи ослушания, чтобы не заставитьцаря задуматься над этим. Со временем Тишайший стал воспринимать подобноеочень болезненно, с тем потаенным, обращенным к себе вопросом: соответствуетли он, богоданный государь, высоте своего царского сана? Ответ навопрос оборачивался чрезмерно гневливой реакцией на любое ослушание. Вэтом - психологические истоки многих начинаний правления второго Романова,включая создание такого учреждения, как Тайный приказ (или Приказ тайныхдел - личная канцелярия царя для особо важных дел).Очень скоро Алексей Михайлович стал отдаватьпредпочтение соколиной охоте. В отличие от звериной, в которой удачливостьи мастерство охотника определяются количеством и размерами добытых трофеев,в птичьей более всего почиталась красота полета и выучка птицы. "Краснаяпотеха", начиная с обучения птиц и кончая главным действом - охотою, болеевсего отвечала эстетическим вкусам Алексея Михайловича.Царь был ненасытен в своем увлечении. Естьвсе основания упрекнуть царя в непоследовательности: написав в "Уряднике"хорошо всем известное наставление: "Делу - время, а потехе - час", самон нередко поступал как раз наоборот.Широк разброс мест охоты. Царь то ехал"тешиться за Москвою рекою на Хвилях", то промышлял "в Кунцовских заразех"(то есть в оврагах), то заглядывал "в рощу, что под Семеновским" или отправлялсямимо Коломенского на Борисовскую плотину. Это не считая мест дальних, Рогочева,Калязина и других.

Поэт птичьей охоты Переполнявшие его во время охоты чувстваобыкновенно были настолько сильными, что требовали выхода. Царь Алексейвыплескивал их на бумагу, оставив нам прекрасные образцы тогдашнего красноречия.В этом своем пристрастии к перу царь предстает перед нами скорее как человекнового времени, и даже его неизбывная склонность к учительству и наставлениюне особенно противоречит этому предположению. В учительском слове он виделпрежде всего побудительную силу к действию, к службе ему "всем сердцем","с радостью", будь то служба ратная, приказная или на государевой кречатне.Алексей Михайлович на свой лад, не выходя за рамки средневековых истин,выпестовывал становую идею русской государственности - идею службы.Постоянный адресат "охотничьих писем" царяАфанасий Иванович Матюшкин - его двоюродный брат по материнской линии иближайший помощник царя в любимом деле. Адресуя ему письма, Тишайший могбыть вполне уверенным в том, что главный ловчий не только поймет его дотонкостей, а испытает настоящее наслаждение от одного только описания охоты.Примеров тому множество. Однажды, отправившись"отведывать" - опробовать - птиц за Сущово к Напрудному, он наехал на "прыск"- залитое весенним паводком мелкое место. Прыск был небольшой, шесть саженейна две, и острый глаз царя тотчас приметил все преимущества места. "Датем хорош, - пишет он Матюшкину, - что некуда утечь, нет иных водиц близко".Тотчас пустили любимого сокола Мадина, но он "не слез", не спустился задобычей. Следом подбросили "Семена Ширяева дикомыта". Он не подвел, и царьв описании не поскупился на превосходные степени.В своих письмах царь - настоящий поэт птичьейохоты. Он создал знаменитый "Урядник сокольничего пути", подлинный гимнсвоему увлечению. Чего стоит одно только вступление к "Уряднику": "И зелопотеха сия полевая утешает сердца печальныя, и забавляет веселием радостным,и веселит охотников сия птичья добыча", - восклицает автор, приглашая читателейусладиться особенностью и красотой полета каждой птицы. "Безмерна славнаи хвальна кречатья добыча. Удивительна же и утешительна и челига кречатьядобыча. Угодительна же и потешна дермлигова переласка и добыча. Красносмотрительноже и радостно высокова сокола лет... До сих же доброутешна и приветливаправленых ястребов и челигов ястребьих ловля; к водам рыщение, ко птицамже доступание".Каждая строка предисловия не просто красива,она содержательна. Царь знает, о чем пишет. Красота полета сокола - в высотеи в стремительном, почти неуловимом для глаза падении на добычу, удареи в новом крутом подъеме, новой "ставке" - нападении. Сокол "с великимверхом" - лучший сокол, оттого и "красносмотритель но... высоково соколалет". Дермлиги (мелкие разновидности сокола), не давая опомниться своейдобыче, атаковали ее сверху и снизу. То и была "дермлигова переласка",которая в суете и неутомимости своей казалась даже потешной...Исследователи литературы охотно включают"Урядник" в число литературных памятников Древней Руси. В нем видят началаэстетические, слово художественное. Все справедливо. Но "Урядник" - этоеще и целое мировоззрение, царский проект устроения мерного и благочинногомира. Это особенно ощутимо, когда выспренний тон предисловия сменяетсявполне конкретным описанием церемонии посвящения в сокольничий чин. Дляцаря и его современников в строгом, соразмерном распорядке церемонии, когдакаждый знает свое место и делает свое дело, и таится подлинная красотаи честь для каждой вещи и каждого чина. Потому "Урядник" и далее не утрачиваетсвоей праздничности - "красоту и удивление". Он лишь несколько меняет тональность.Вся церемония предполагает особое "уготовление",которое символизирует этапы "красной охоты". В передней избе к приходугосударя стелится "ковер диковатой" (серо-голубого цвета), на который кладетсяподушка, набитая пухом диких уток. Против подушки-изголовья ставятся четыренарядных стула для четырех лучших, первостатейных птиц - соколов и кречетов.Между стульями кладется крытое попоной сено, где будут наряжать новопоставленногов чин. Сено и попона - символы коня: нет сокольничего без птицы, но нетнастоящей птичьей охоты и без коня.Все это вместе названо "местом". И люди,и птицы, расставленные по месту, все должны быть в лучших платьях и в "большомнаряде". Сам нововыборный должен стоять одетым "в государево жалованье"- это новый суконный кафтан с золотыми и серебряными нашивками "х какомуцвету какая пристанет", в "ферезее" и шапке, обязательно надетой "искривя".Далее следует процедура пришествия царя и приветствия начальных сокольникови рядовых. Затем наступало время "объявлять образец и чин". Процедура открывалась"наряжанием" птиц. То было не повседневное надевание на птиц обнасцов,колокольцев, клобучков, а настоящее священнодействие, исполненное глубокогосимволического смысла. Не случайно это действо открывается фразой подсокольничего:"Начальные, время наряду и час красоте". Поразительны определения, которыепредшествовали каждому следующему движению участников. Посвящаемому в чинвручают рукавицу, которую он должен "вздевать тихо и стройно". Надевшиже, "пооправяся", "поучиняся" и перекрестясь, он берет сокола. "Урядник"требует сделать это не просто так, а "премудровато", то есть умело, и "оброзсцовато".Это и есть "стройство" - умение вести себя так, как должно вести себя поновому чину.Далее подсокольничий должен был подступатьк государю. Здесь "Урядник", притронув шись к заоблачной высоте царскогосана, требовал идти "благочинно, смирно, урядно"; остановиться "поодоле"от царя надо было "человечно, тихо, бережно, весело"; птицу при этом надодержать "честно (достойно), явно, опасно (осторожно), стройно, подправительно(исправно, по образцу), подъявительно (напоказ) к видению человеческомуи к красоте кречатье". Так "Урядник" связывал воедино те центральные понятия,которые объявлены в предисловии и через "стройство", то есть действие,являли всем красоту, честь и меру.Средневековое общество корпоративно. АлексейМихайлович создает избранную корпорацию, корпорацию сокольников, особостькоторой и закреплялась особостью посвящения. При этом невольно возникаетсравнение: подобную игру со своим "Всешутейшим и Всепьянейшим Собором"позднее затеял Петр. Но насколько отличны оба действа! Петр осмеивал, издевался,выворачивал напоказ то, что испокон веков было неприкасаемо: обычаи предков,жизненный уклад, священнический сан. Словом, Преобразователь покушалсяи расшатывал. Алексей Михайлович устанавливал и упрочивал. И пускай этоупрочивание происходило в мире почти особом, созданном царским увлечением,но в сознании Тишайшего по этой мере должно строиться и все остальное.Культивируемая особость преследует задачувполне прозаическую: побудить сокольничих к добросердечной, старательнойслужбе. Обряд наряжания нововыборного, к примеру, предполагал чтение письма-наставленияо "послушании", то любимое Алексеем Михайловичем поучение, доводимое имнередко до степени заурядного занудства. По царю, служить значит "во всякойправде быть постоянну и тверду", слушаться "однослову", отступаться отвсякого "дурна" и "плутовства", обязанности свои выполнять "прилежно ибезскучно", начальников "любить что себя".Перед нами - целый кодекс служебной чести,образец, или, точнее, настоящий тип идеальной службы. И хотя в XVIII векетема службы зазвучит в ином оформлении, нельзя не заметить совпадений вобщей направленности - стремление абсолютизма формирующегося (время царяАлексея) и абсолютизма сформировавшегося (время Петра и его наследников)все строго регламентировать и предписывать.До сих пор остается окрытым вопрос об авторстве"Урядника". Принадлежал ли он перу одного Алексея Михайловича или был результатомтворчества нескольких человек? В тексте легко уловить интонации Тишайшего,именно ему присущие стилистические обороты и мысли, формы обращения. Самопроизведение сохранилось в двух списках, один из которых неполный и, по-видимому,представляющий последний рукописный вариант. Оба списка содержат приписки,сделанные рукой Алексея Михайловича. Но отнести ли их на счет царя-редактораили на счет царя-автора, сказать все же затруднительно. Царь привык "чернить"бумаги, подготовленные ему дьяками и подьячими. Но он "чернил" и по несколькураз свои собственные письма, выступая в роли требовательного писателя,который добивается не только точности мысли, но и красоты, "устроения слова".Страсть автора "Урядника" к церемониалутакже как будто позволяет говорить об авторстве Алексея Михайловича. Достаточносравнить "Урядник" с церемониалом "отпуска" в 1654 году боярина князя А.Н. Трубецкого с его полком против польского короля. Параллели явные - оттекстологических повторений до подробно расписанного сценария. И там издесь проглядывает отличительная черта царя - любовь к деталям. И все жеперечисленные доводы в пользу авторства Алексея Михайловича остаются толькодоводами. Окончательную ясность в этот вопрос должно внести лишь прямоеуказание, проще - рука царя. Сейчас же следует ограничиться признаниембезусловного участия Тишайшего в работе над текстом.

Дела государственные и охотничьи Бесспорно, что с охотничьими делами царьуправлялся лучше, чем со многими государственными. С одного взгляда царьугадывал, например, качество птицы: "Видитца как бы тяжел", - пишет онпро полет одного сокола и "Добр добре будет" - о другом. Но самое удивительное,что Алексей Михайлович, столь часто ошибавшийся в подборе своих помощников,был точен в оценке деловых качеств своих сокольников.Будь он так же деловит, требователен и прозорлив в общении со своими государственнымимужами, то итоги его царствования, без сомнения, были бы много весомее.Доверив руководство сокольниками и кречатнейуже упомянутому Афанасию Матюшкину и Василию Голохвостову, Алексей Михайловичстрого следил за всем, постоянно вмешивался, перепроверял и распекал своихпомощников. Царь при этом ни о чем не забывал и строго взыскивал за "небрежение".Строгости были действительно великие. Непорядки на Потешном дворе, гденаходились птицы, моментально портили настроение царю. Но настоящая бедадля сокольников наступала, если птица гибла или улетала. Здесь уж благодушныйгосударь превращался в грозовую тучу, мечущую в виновных громы и молнии."Вы на меня не встречайте", - то есть не пеняйте, писал он Матюшкину иГолохвостову, предупреждая, что безжалостно взыщет с них, а заодно и ссокольников, которых по-отечески царь собирался "перепороть кнутом".Царь хорошо знал весь штат Потешного двора- кречетников, сокольников и ястребников. Он собственноручно, по памяти,составлял поименные росписи, вписывал и чернил их имена. Так, "потешив"царевича Федора, Алексей Михайлович уже на следующий день составил списоктех, кто "вчерашнего дни были на поле". При этом он с тщательностью провизорапринялся выискивать точное соответствие чина и служебного рвения размерампожалования: кому по киндяку (кафтану) "лучшему", кому - по "середнему",а кому просто по киндяку.Привычно разделяя служилых людей на "чины"и "статьи", царь добавлял к этому момент нравственный. Однако нравственностьэта была у него своеобразной. Среди кречетников, сокольников и ястребниковон выделяет тех, "у каторых добрые птицы бывают и сами добры"; "другаястатья, каторая поплоще"; "третья статья худы". Логика царя проста и несокрушима:"добрые" - те, у которых птицы лелеяны и пригодны к делу, а "худые" к птицамневнимательны. При этом в оценке "птичьих способностей" своих сокольниковцарь, как уже отмечалось, был на диво прозорлив.В представлении Алексея Михайловича особоеположение сокольничих позволяло поручать им задания ответственные и даже"пикантные". Так, по поверью, вода, которой омывались ноги больных монахов,обладала чудодейственными свойствами. То был, по сути, взгляд языческий,официально осуждаемый. Царь это знает и тем не менее шлет настоятелям Троицкогои Савво-Сторожевского монастырей указы: они должны омыть братию и ту воду"прислать тайно, никому не поведавшие сию тайну". Понятно, привезти водудолжны люди надежные, держащие язык за зубами, а это - сокольничие.Царское увлечение было дорогим удовольствием.На содержание штата и обитателей Потешного двора уходили немалые средства.Одних сокольничих числилось около ста человек, птиц же - более трех тысяч.Здесь были соколы, кречеты, челиги, копчики, ястребы, по всей видимости,даже орлы. Чтобы прокормить такое множество хищных птиц, на дворе держалидо ста тысяч пар голубей. Но и этого не хватало. По признанию самого АлексеяМихайловича, часто случалось так, что "птицы поспевали", а голуби, идущиена корм, "исходились". В поисках выхода Тайный приказ, в ведении которогонаходилась царская охота, даже наложил на приписанных крестьян "голубинуюповинность".В особой цене были красные или подкрасныесоколы, белые ястребы. В поисках таких птиц ловцы-помытчики рыскали повсем уголкам царства, особенно по Сибири и Двине. За пойманными соколамииз Москвы отправляли доверенных лиц с обстоятельными наказами, какие невсегда получали и воеводы. Так, направляя в 1662году в Тюмень за шестью кречетами Елизара Гаврилова, подьячие, памятуяо слабостях и пороках русского человека, предупреждали: "А буде... от ихпьянства... и ото всякого их небрежения над птицами учинитца какое-то дурно...за то были от великого государя в великой опале, что о том государь укажет".Соколиная охота была любимым развлечениемне одного русского монарха. Почиталась она и при других дворах. Потомунеудивительно, что царь нередко посылал соколов и ястребов в дар монархам.Чаще всего такие посылки шли в Персию, где более, чем где-либо, знали толкв птицах и могли оценить подарок. Направляя очередное посольство к шаху,царь дает не наказ послам, а инструкции - "как тешить шах Аббасово Величество".Охотник и здесь побеждает в Алексее Михайловиче государя. Его мало интересуетто, чего должно добиться посольство, зато сильно волнует, как восприметего птиц шах, сумеет ли насладиться красотой "рыщения" соколов.Со смертью Алексея Михайловича Потешныйдвор быстро пришел в упадок. Его ближайшие преемники не сумели и не хотелиподдерживать его в прежнем состоянии: царь Федор Алексеевич - прежде всегоиз-за своей физической немощи и большого пристрастия к лошадям и стрельбеиз лука; Петр Алексеевич - из-за полного к этому виду охоты равнодушия.В последующем в семье Романовых появлялись страстные охотники, такие, какАнна Иоанновна, валившая зверя с одного выстрела (чуть ли не с порога дома),или Александр II, бесстрашно хаживавший на крупного зверя. Однако никтоиз них уже не поднялся до уровня своего пращура, истинного певца охотыи "достоверного охотника" - царя Алексея Михайловича.
Князь А. Б. Репнин - один из приближенныхцаря Алексея Михайловича. Неизвестный художник второй половины XVII века.
Алексей человек Божий (клеймо жития). ИконаXVII века.
Ловчие птицы: ястреб (вверху) и беркутс клобучком на голове.Царь Алексей Михайлович. Портрет неизвестногозападноевропейского художника. Написан не позднее 1670 года.Портрет молодого Петра I. Предположительно- 1697 год.Е. Е. Лансере в этих двух скульптурах изобразилмоменты соколиной охоты: сокольничий готовится и вот уже пускает птицув погоню за добычей.Соколиная охота на Востоке, в Средней Азии- традиционная забава. Жива она и поныне.