Жак Казот. Странная, пожалуй, даже загадочная историяпроизошла в одном из парижских аристократических литературных салонов наканунеВеликой французской революции. Вот что об этом рассказывает один из ееучастников - французский писатель XVIII века Жан Франсуа де Лагарп. Доктор филологических наук С. Артамонов. "Мне кажется, это было вчера, а между темэто случилось еще в начале 1788 года. Мы сидели за столом у одного вельможи,нашего товарища по Академии, весьма умного человека, у которого собралосьв тот день многочисленное общество.Среди нас были люди разных чинов и званий- придворные, судейские, литераторы, академики и т. п. Мы превосходно пообедали;мальвазия и капские вина постепенно развязали все языки, и к десерту нашавеселая застольная беседа приняла такой вольный характер, что временаминачинала переходить границы благовоспитанности. В ту пору в свете радиострого словца позволяли себе говорить все. Шамфор прочитал нам свои нечестивые,малопристойные анекдоты, и дамы слушали их безо всякого смущения, дажене считая нужным закрыться веером. Один привел строфу из Вольтеровой "Девственница",другой - философские стихи Дидро:Кишкой последнего попаПоследнего царя удавим.И это встречало шумное одобрение. Третийвстал и, подняв стакан, громогласно заявил: "Да, да, господа, я так жетвердо убежден в том, что Бога нет, как и в том, что Гомер был Глупцом".И в самом деле был убежден в этом. Тут все принялись толковать о Боге иГомере; впрочем, нашлись среди присутствующих и такие, которые сказалидоброе слово о том и другом. Постепенно беседа приняла более серьезныйхарактер. Кто-то выразил восхищение той революцией, которую произвел вумах Вольтер, и все согласились, что это прежде всего и делает его достойнымсвоей славы. Он явил собой пример своему веку, заставив читать себя в "лакейской,равно как и в гостиной". Один из гостей, покатываясь со смеху, рассказало своем парикмахере, который, пудряего парик, заявил: "Я, видите ли, сударь, всего лишь жалкий недоучка, однаковерю в Бога не более чем другие".И все сошлись на том, что суеверию и фанатизмунеизбежно придет конец, что место их заступит философия, что революцияне за горами, и уже принялись высчитывать, как скоро она наступит и комуиз присутствующих доведется увидеть царство разума собственными глазами.Люди более преклонных лет сетовали, что им не дожить до этого, молодыерадовались тому, что у них на это больше надежд. А пуще всего превозносиласьАкадемия за то, что она подготовила великое дело освобождения умов, являясьсредоточием свободомыслия и вдохновительницей его.Один только гость не разделял пламенныхвосторгов и даже проронил несколько насмешливых слов по поводу горячностинаших речей... Это был Казот, человек весьма обходительный, но слывшийчудаком, который на свою беду пристрастился к бредням иллюминатов. Он прославилсвое имя впоследствии стойким и достойным поведением.- Можете радоваться, господа, - сказалон, наконец, как нельзя более серьезным тоном, - вы все увидите ее, этувеликую и прекрасную революцию, о которой так мечтаете. Я ведь немногопредсказатель, как вы, вероятно, слышали, и вот я вам говорю: вы увидитеее.Мы ответили ему задорным припевом из известнойтогда песенки:Чтоб это знать, чтоб это знать,Пророком быть не надо!- Пусть так, - отвечал он, - но все же,может быть, и надо быть им, чтобы сказать вам то, что вы сейчас услышите.Знаете ли вы, что произойдет после революции со всеми вами, здесь сидящими,и что будет непосредственным ее итогом, логическим следствием, естественнымвыводом?- Гм, любопытно! - произнес Кондорсе сосвоим обычным глуповатым и недобрым смешком. - Почему бы философу не побеседоватьс прорицателем?- Вы, господин Кондорсе, кончите свою жизньна каменном полу темницы. Вы умрете от яда, который, как и многие в этисчастливые времена, вынуждены будете постоянно носить с собой и которыйпримете, дабы избежать руки палача.В первую минуту мы все онемели от изумления,но тотчас же вспомнили, что добрейший Казот славится своими странными выходками,и стали смеяться еще пуще.- Господин Казот, то, что вы нам здесьрассказываете, право же куда менее забавно, чем ваш "Влюбленный дьявол".Но какой дьявол, спрашивается, мог подсказать вам подобную чепуху? Темница,яд, палач... Что общего может это иметь с философией, с царством разума?- Об этом я и говорю. Все это случитсяс вами именно в царстве разума и во имя философии, человечности и свободы.И это действительно будет царство разума, ибо разуму в то время будет дажевоздвигнут храм, во всей Франции не будет никаких других храмов, кромехрамов разума. (Робеспьер говорил, что "атеизм аристократичен", но вместохристианской религии предложил религию высшего разума, этому высшему разумубыли посвящены новые алтари. Наполеон, придя к власти, заключил конкордатс римским папой и восстановил католическую церковь во Франции. - Прим.С. А.)- Ну, - сказал Шамфор с язвительной улыбкой,- уж вам-то никогда не бывать жрецом подобного храма.- Надеюсь. Но вот вы, господин Шамфор,вполне этого достойны, вы им будете и, будучи им, бритвой перережете себежилы в двадцати двух местах, но умрете вы только несколько месяцев спустя.Все молча переглянулись. Затем снова раздалсясмех.- Вы, господин Николаи, кончите свою жизньна эшафоте; вы, господин де Байи, - на эшафоте; вы, господин де Мальзерб,- на эшафоте... Ведь я уже сказал: то будет царство разума. И люди, которыепоступят с вами так, будут философы, и они будут произносить те самые слова,которые произносите вы вот уже добрый час. И они будут повторять те жемысли. Они, как и вы, будут приводить стихи из "Девственницы", из Дидро...Не пройдет и шести лет, и все, что я сказал, свершится.- Да, уж чудеса, нечего сказать (это заговориля). Ну а мне, господин Казот, вы ничего не предскажете? Какое чудо произойдетсо мной?- С вами? С вами действительно произойдетчудо. Вы будете тогда верующим христианином.В ответ раздались громкие восклицания.- Ну, - воскликнул Шамфор, - теперь я спокоен.Если нам суждено погибнуть лишь после того, как Лагарп уверует в Бога,мы можем считать себя бессмертными.- А вот мы, - сказала герцогиня де Грамон,- мы, женщины, счастливее вас, к революции мы не причастны, это не нашедело; то есть немножко, конечно, и мы причастны, но только я хочу сказать,что так уж повелось, мы ведь ни за что не отвечаем, потому что наш пол...- Ваш пол, сударыня, не может на этот разслужить вам защитой. И как бы мало ни были вы причастны ко всему этому,вас постигнет та же участь, что и мужчин...- Да послушайте, господин Казот, что этовы такое проповедуете, что же это будет - конец света, что ли?- Этого я не знаю. Знаю одно: вас, герцогиня,со связанными за спиной руками повезут на эшафот в простой тюремной повозке,так же как и других дам вашего круга.- Ну уж надеюсь, ради такого торжественногослучая у меня по крайней мере будет карета, обитая черным в знак траура...- Нет, сударыня, и более высокопоставленныедамы поедут в простой тюремной повозке, с руками, связанными за спиной...- Более высокопоставленные?.. Уж не принцессыли крови?- И еще более высокопоставленные...Это было уже слишком. Среди гостей произошлозамешательство, лицо хозяина помрачнело. Госпожа де Грамон, желая рассеятьтягостное впечатление, не стала продолжать своих расспросов, а только шутливозаметила, вполголоса обращаясь к сидящим рядом:- Того и гляди, он не оставит мне дажедуховника...- Вы правы, сударыня, у вас не будет духовника,ни у вас, ни у других. Последний казненный, которому в виде величайшеймилости даровано будет право исповеди...Он остановился.- Ну же, договаривайте, кто же это будетсчастливый смертный, который будет пользоваться подобной прерогативой?- И она будет последней в его жизни. Этобудет король Франции.Хозяин дома резко встал, за ним поднялисьс места все остальные. Он подошел к Казоту и взволнованно сказал ему:- Дорогой господин Казот, довольно, прошувас. Вы слишком далеко зашли в этой мрачной шутке и рискуете поставитьв весьма неприятное положение и общество, в котором находитесь, и самогосебя.Казот ничего не ответил и в свою очередьподнялся, чтобы уйти, когда его остановила госпожа де Грамон, которой,как ей это было свойственно, хотелось обратить все в шутку и вернуть всемхорошее настроение.- Господин пророк, - сказала она, - вывот тут нам всем предсказывали будущее, что же вы не сказали ничего о себе?А что ждет вас?Некоторое время он молчал, потупив глаза.- Сударыня, - произнес он наконец, - приходилосьли вам когда-нибудь читать описание осады Иерусалима у Иосифа Флавия?- Кто ж этого не читал? Но все равно, расскажите,я уже плохо помню...- Во время осады, сударыня, свидетельствуетИосиф Флавий, на крепостной стене города шесть дней кряду появлялся некийчеловек, который, медленно обходя крепостную стену, восклицал громким,протяжным и скорбным голосом: "Горе Сиону! Горе Сиону!""Горе и мне", - возгласил он на седьмойдень, и в ту же минуту тяжелый камень, пущенный из вражеской катапульты,настиг его и убил наповал.Сказав это, Казот учтиво поклонился и вышелиз комнаты".На этом рукопись Лагарпа заканчивается.
Королева Франции Мария-Антуанетта. Такойее увидел и зарисовал художник Давид из окна дома на улице Сент-Оноре вПариже, когда ее везли на казнь 16 октября 1793 года, - униженной и гордой.Кто же был среди участников столь необычнойбеседы, где царило восторженное ожидание великих и, конечно же, "радостныхобновлений", которые предвещали еще Вольтер и Дидро, к тому времени ужепокойные?Прежде всего - автор записок Лагарп - литературныйкритик и драматург, ныне почти забытый, а в свое время достаточно широкоизвестный. Его многотомное сочинение "Лицей, или курс древней и новой литературы"входило в программу учебных занятий царскосельских лицеистов, а значит,и Пушкина. Сохранилось тому стихотворное свидетельство, написанное рукоюеще юного поэта:Хоть страшно стихоткачуЛагарпа видеть вкус,Но часто, признаюсь,Над ним я время трачу.("Городок ", 1815 год.)Лагарп, увлеченный материалистическимиидеями просветителей, страстный поклонник Вольтера, в дни Великой французскойреволюции вдруг резко меняет свои взгляды и из воинствующего атеиста превращаетсяв богобоязненного христианина. Он умер в 1803 году, когда революционныестрасти улеглись, и имя его, казалось, вот-вот будет предано всеобщемузабвению. Но случай распорядился иначе.
Людовик XVI во фригийском колпаке. Такойносили якобинцы в дни революции.В бумагах покойного нашли несколько страницзаписи любопытного разговора, состоявшегося в одном из парижских домовв 1788 году, то есть за год до взятия Бастилии и всех дальнейших событийреволюции, с которого и началось наше повествование.Найденная в бумагах Лагарпа "Записка" -ее потом назвали "Пророчество Казота" - была опубликована в 1806 году.Всех поразила ее пророческая часть, и личность Казота предстала в ореолезагадочного прорицателя. Тем более, что все еще помнили овеянный мистикойего нашумевший роман "Влюбленный дьявол" (во Франциион был опубликован в 1772 году, в России - в 1774), полный загадочных превращений,второго невидимого плана и всего прочего. (Кстати, в библиотеке Пушкинаимелось четырехтомное собрание сочинений этого писателя, а в черновикахпоэта - фрагмент плана не написанного им романа "Влюбленный бес".) Казотпринадлежал к масонству, модному в XVIII столетии религиозно-политическомудвижению, к секте иллюминатов, что значит - просветленных, озаренных. Вгоды революции он примкнул к самым крайним монархическим кругами разрабатывал планы спасения короля Людовика XVI. Участь Казота была трагична.Его письма попали в руки революционных властей, и 24 сентября 1792 годаон был казнен.Участвовал в беседе и Жан Антуан де Кондорсе- крупнейший деятель французского Просвещения. Восторженно веря в прогресси в человеческий разум, он написал книгу "Эскиз исторической картины прогрессачеловеческого разума". В дни революции одно время скрывался у друзей, нопотом, боясь их подвести, покинул убежище, был арестован и покончил с собойв тюрьме, приняв яд.Едко осмеивал пророчества Казота острослови красавец Никола Себастьян Шамфор, член Французской академии. Он был авторомблестящих афоризмов, выдержанных в духе просветительской философии, и книги"Максимы и мысли. Характеры и анекдоты". В первой половине XIX века егоафоризмы пользовались большой популярностью в России, их знал и ценил Пушкин.Жизнь свою он кончил на эшафоте, как и другие упомянутые собеседники.Все, что предсказывал Казот, сбылось сужасающей жестокостью. Таковы, видно, итоги всех революций.В сущности, все достаточно проницательныелюди во Франции XVIII века, "предвкушая" события революции, мало представлялисебе их кровавую реальность. За несколько десятилетий до нее герцог Сен-Симонв своих знаменитых "Мемуарах" наметил политичес кие тенденции развитияобщества. Аристократ, вельможа, он предвидел в тумане грядущего великиебеды: "В ту эпоху, когда я писал, особенно в конце ее, все клонилось купадку, готовилось превратиться в хаос". Его сословные братья, увлеченныеВольтером (потом они будут его проклинать, приписывая ему ответственностьза революцию), мечтали о том, чтобы дожить до нее - очень, должно быть,любопытное событие! И Вольтер, властитель умов, с восторгом предрекал еепришествие:"Все, что происходит вокруг меня, бросаетзерна революции, которая наступит неминуемо; хотя я сам едва ли буду еесвидетелем. Французы почти всегда поздно достигают своей цели, но, в концеконцов, они все же достигают ее. Свет распространяется все больше и больше,вспышка произойдет при первом случае, и тогда поднимется страшная сумятица.Счастлив тот, кто молод: он еще увидит прекрасные вещи"."Записка" Лагарпа в России была напечатанав 1806 году ("Вестник Европы" № 19), вскоре после публикации ее во Франции.Она появилась и в 1829 году в сборнике "Некоторые любопытные приключенияи сны из древних и новых времен", и в 1831 - "Литературном прибавлении"к журналу "Русский инвалид".Мрачная картина пророчеств, нарисованнаяв "Записке" Лагарпом, и вся фигура "пророка" Казота поразили воображениеЛермонтова. Помните его рассказ "Фаталист" и стихотворение, поистине провидческое- "Не смейся над моей пророческой тоской"? Лермонтов, конечно, читал и"Записку" Лагарпа, и сочинение Иосифа Флавия и создал, к сожалению, незавершенноестихотворение, которое привожу здесь. Впервые оно было опубликовано ужепосле гибели поэта, в 1857 году, под названием, данным ему по воле издателей,- "Казот".На буйном пиршестве задумчив онсиделОдин, покинутый безумными друзьями,И в даль грядущую, закрытую преднами,Духовный взор его смотрел.И помню я, исполнены печалиСредь звона чаш и криков, и речей,И песен праздничных, и хохота гостейЕго слова пророчески звучали.Он говорил: ликуйте, о друзья,Что вам судьба дряхлеющего мира?..Над вашей головой колеблется секира,Ну что ж!.. из вас один ее увижуя...Лермонтов много размышлял о Великой французскойреволюции. Он увидел в ней трагедию "дряхлеющего мира". Пушкин в своемгениальном обзоре событий, свершившихся в Европе в конце XVIII - началеXIX века (стихотворение "К вельможе") охарактеризовал ее как "союз умаи фурий".В стихах Лермонтова звучит только грусть.В поэме "Сашка" он пишет о "последнем часе венчанного страдальца" - ЛюдовикаXVI, о казни королевы Марии-Антуанетты, о своих детских чувствах при рассказахочевидцев тех событиях:... Над безумнойПарижскою толпою много разНосилося его воображенье:Там слышал он святых голов паденье,Меж тем как нищих буйных миллионКричал, смеясь: "Да здравствуетзакон!"И в недостатке хлеба или злата,Просил одной лишь крови у Марата.Там видел он высокий эшафот;Прелестная на звучные ступениВсходила женщина... Следы забот,Следы живых, но тайных угрызенийВиднелись на лице ее. НародРукоплескал... Вот кудри золотыеПосыпались на плечи молодые;Вот голова, носившая венец,Склонилася на плаху... О творец!Одумайтесь! Еще момент, злодеи!И голова оторвана от шеи.Трудно сказать, были ли у Марии-Антуанеттытайные угрызения совести. Историки рассказывают, что она отказалась покаятьсяи получить отпущение грехов. Когда духовник понуждал ее к этому, говоря,что иначе ее ждет ад, ответила: "Ад я уже получила здесь", - и, взойдяна эшафот, быстро подбежала к гильотине и сунула голову под нож. Скорее,скорее умереть.По-разному тогда принимали казнь знатныедамы. Госпожа Дю Бари, фаворитка Людовика XV, умоляла: "Господин палач,дайте пожить еще минутку!" А госпожа Ролан, как записал палач Сансон, просилане отрезать ее роскошные волосы: "Вам ведь надо будет за что-то держатьмою отрубленную голову, чтобы показать ее народу". И потом, глядя на статуюСвободы, воздвигнутую на той же площади, что и эшафот, воскликнула: "Свобода,свобода! Как много крови прольется из-за тебя!"Закончим наш рассказ тоже провидческимстихотворением Александра Блока "Гамаюн, птица вещая", написанным в самыйпоследний год XIX столетия. Пророчество о нашем ХХ веке, с его революциями,мировыми войнами, убийствами, кровью и лучезарными, несбывшимися мечтамио свободе, равенстве и братстве.Предвечным ужасом объят,Прекрасный лик горит любовью,Но вещей правдою звучатУста, запекшиеся кровью.