НАУКА XXI ВЕКА: ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ И РОССИЙСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Доктор философских наук А. РАКИТОВ, действительный член Российской академии естественных наук и Международной академии информатизации.

Человечеству всегда было свойственно стремление заглядывать вперед: гадать, если этим занимались гадалки и колдуны, или прогнозировать, если за дело брались ученые. Желание заглянуть за занавес, отделяющий нас от будущего, - не просто особенность, отличающая человека, но реальное основание политического и делового планирования, управления, стратегии и тактики принятия и воплощения решений. Когда речь идет о прогнозировании самой науки, вопрос для ученого становится особенно деликатным. Лечить самих себя, а тем более предсказывать собственное будущее особенно трудно: слишком велик соблазн нагадать себе в женихи Ротшильда.
И все же зададим себе вопросы. Что ожидает науку в начале XXI века? Действительно ли близкий хронологический рубеж связан с серьезными и глубокими изменениями в динамике и содержании науки, наукоемких и высоких технологий? Как конкретно будут преломляться общие закономерно сти развития научно-технологических знаний в российской действительности, демонстрирующей на грани двух тысячелетий высокую нестабильность, пульсирующую неопределенность, хроническую социальную напряженность?
Отвечая на эти вопросы, вероятно, не следует претендовать на полноту и абсолютную однозначность, но можно уловить тенденцию, некий порыв, некую солидарную волю мирового и отечественного сообщества ученых к решению определенного класса научных проблем оптимальными методами, в обозримые сроки и при наличии ограниченных ресурсов, предоставляемых нашей науке современным обществом.

Общая тенденция

В конце XIX и начале ХХ века интеллектуальная элита Америки, Европы (в том числе - и России) была убеждена, что в недалеком будущем, благодаря стремительному развитию науки и индустриального производства, человечество ждут всеобщее благоденствие и процветание. Основанием для такой уверенности служили первые сногсшибательные успехи интеграции науки и производства. Изобретены телефон, телеграф и радио. Континенты покрылись сетью железных дорог. Первые автомобили и самолеты обещали транспортный рай на земле, а химический синтез сильнодействующих лекарств вселял веру в избавление от всех болезней.

В начале ХХ века А. И. Куприн в рассказе "Тост" рисовал прелестную картинку: пройдет время, и Земля благодаря науке и технике превратится в прекрасный сад. На Южном и Северном полюсах воздвигнут роскошные общественные дворцы. Будет господствовать изобилие. Избыток энергии позволит превратить Землю в сплошной рай. Люди станут красивыми, образованными, вечно молодыми, и даже сам страх смерти исчезнет. Предвидения Ф. Бэкона и Кондорсе о бесконечном научно-техническом прогрессе воплотятся в жизнь.


Стоит, пожалуй, специально подчеркнуть, что наиболее реалистические прогнозы делали именно беллетристы - писатели-фантасты. Знаменитый французский фантаст Жюль Верн в романе "Париж в ХХ веке" предсказал не только абсолютное господство мощных финансовых группировок, но и внедрение компьютеров в банковское дело, электропоезда, электрификацию быта, распространение массового официального образования и т. п. Карелу Чапеку принадлежит не только приоритет введения слова "робот", он написал роман о восстании роботов, где впервые говорится о технострессе, о компьютерном алармизме (от французского alarme - тревога), о судьбе цивилизации и человека в техногенной среде. Алексей Толстой предугадал в "Гиперболоиде инженера Гарина" военное использование лучевой энергии, а Александр Беляев в своих романах и повестях, опираясь на идеи Николая Федорова и Константина Циолковского, нарисовал яркую картину освоения околоземного космического пространства.

На самом деле все, о чем писали фантасты, было не так уж фантастично, поскольку являло собой экстраполяцию в будущее

имевшихся уже научных достижений и наработок.

Однако вера в науку как могущественную силу радикального и быстрого улучшения жизни оказалась иллюзией. Более того, многие достижения науки и техники в ХХ веке использовали в разрушительных целях либо они вызывали непредвиденные и труднопоправимые пагубные результаты. Сегодня человечество стоит перед необратимым загрязнением окружающей среды и космоса, перед катастрофическим исчерпанием невосполнимых природных ресурсов, перед медикаментозной деформацией личности (перечень можно продолжить).

Все это общеизвестно и не заслуживало бы упоминания, если бы не одно обстоятельство: все предшествующие научные прогнозы - от Бэкона до теоретиков середины ХХ века - видели в науке лишь источник всевозможных благ и чуть ли не панацею от всех зол, а проявившиеся в наше время отрицательные стороны ее развития привели к другой крайности - науку стали рассматривать как негативный фактор общественной жизни. К концу века возникло разочарование в научно-техническом прогрессе, породившее мощный всплеск антисциентистских (противонаучных) настроений в различных странах и слоях общества. Антисциентизм стал модным. Гуманизацию начали рассматривать как противовес научности.

И тем не менее, приближаясь к концу ХХ века и оценивая многосторонне научно-технический прогресс, мы подошли к отчетливому осознанию трех важнейших обстоятельств.

Первое. Простой отказ от научно-технического прогресса - шаг еще более пагубный и разрушительный, чем его прежнее стихийное развитие. Негативные явления, связанные с предшествующим развитием науки и технологий, могут быть частично устранены, в иных случаях - полностью преодолены, но лишь с помощью более рационального, социально и экологически ориентированного применения новых результатов науки, высших и наукоемких технологий.

Второе . В науке начали происходить глубинные фундаментальные изменения, касающиеся соотношения и доминирования теоретических и прикладных знаний. Центр тяжести переносится в сферу наук о человеке и обществе.

Наконец, третье . Стало бесспорным, что освоение околоземного космического пространства, создание информационного общества и супергигантских информационных сетей требуют совершенно иного уровня интеллектуальной подготовки всего человечества к новому "способу жизни". Эта подготовка должна целиком и полностью опираться не только на естественнонаучные и технические знания, но, в первую очередь, - на социально-антропологические и гуманитарные как основу принятия решений, обеспечивающих выживание человечества.

На смену восторженному преклонению перед наукой и техникой, характерному для XVII - первой четверти ХХ века, и антисциентизму конца века приходит трезвое понимание значения науки и технологии как средства организации жизни и управления будущим, средства одновременно более опасного, мощного и вместе с тем более эффективного, чем деньги, ракеты и водородные бомбы.

Сегодня в основе оценки и характеристики стран лежат уже не мощь вооруженных сил и не столько экономические показатели - страны бедные и богатые, индустриальные и сельскохозяйственные, - а способность продуцировать и "выбрасывать" на рынок знания (через систему образования) и реализующие их наукоемкие и высокие технологии. С этой точки зрения страны делятся на сырьевые, товаропроизводящие, производящие индустриальные технологии и, наконец, на производящие научные знания, наукоемкие и высокие технологии. Страны, принадлежащие к последней группе, - это одновременно и мировые экономические, технологические, научные и военные лидеры.

Поэтому вопрос о перспективах науки и высоких технологий сегодня представляет интерес не только для сообщества ученых. Это вопрос высшей государственной политики. Только государства с мощной наукой смогут обеспечить в новом столетии высокое благосостояние своему народу, решить экологические, здравоохранительные, экономические проблемы, обеспечить свое устойчивое развитие и стать в мире гарантами разумного баланса сил.

Сценарии для России

Причитания по поводу несчастий, обрушившихся на Россию, хорошо известны и набили оскомину. Оценивая возможные сценарии развития российской науки в конце ХХ - начале XXI века, нужно иметь в виду реальные кризисные явления, но постоянно напоминать о них излишне. Однако важно учесть историческую специфику российской науки. Очень коротко ее можно охарактеризовать следующим образом.

Российская наука начала складываться лишь в послепетровский период, примерно с середины XVII века, когда был основан первый, Московский университет и начала функционировать Императорская академия наук. Наука, как и вообще высокоинтеллектуальная деятельность, развивалась в России в неблагоприятной "интеллектуальной окружающей среде". Это хорошо видно из трудов таких выдающихся историков, как В. Ключевский, П. Милюков и др. Но российская наука всегда была государственным предприятием (особенно в советское время). В этом качестве она пользовалась поддержкой: от нее зависели военный потенциал страны, система государственного управления и подготовка кадров. Спрос на научную продукцию обеспечивался государством.

В "рыночной" России официальная наука еще остается государственной, но бюджетная ее поддержка хиреет с каждым днем. Поэтому главный вопрос ее дальнейших перспектив зависит от того, найдет ли российская наука спрос со стороны предпринимательства и рыночных структур. Сегодня бесспорного ответа на этот вопрос не существует, хотя есть большие основания сомневаться в объективной и субъективной готовности доморощенных наших ротшильдов и рокфеллеров финансировать отечественную науку по крайней мере в ближайшие 5-8 лет. В подтверждение такого вывода я сошлюсь на некоторые факты.

Самый примечательный из них - нежелание не только внешних, но и внутренних инвесторов вкладывать средства в развитие российской национальной экономики, сферы обслуживания, а стало быть, и в развитие научных исследований. Вот цифры. Удельный вес общего объема инвестиций в ВВП России был: в 1990 году - 22,4%, 1994 - 17,8%, 1995 - 16,1%, 1996 - 16,4%. Наши предприниматели, не веря в стабильность экономики, откачали "за бугор" около 150 млрд. долларов. Но даже там, где, по данным печати, начинают просачиваться тонкие ручейки инвестиций в отечественную экономику, они не идут в сферу научных исследований. За последние 12 лет численность занятых в науке людей сократилась в три с лишним раза, а финансирование - в пять раз. Разговоры о создании новых независимых или коммерческих малых научных предприятий - плод терминологических недоразумений. По статистике их число увеличивается, но факты свидетельствуют: три четверти из них, прикрываясь научными вывесками, занимаются посреднической либо торговой деятельностью, а четверть внедряет или паразитирует на научно-технологических разработках, сделанных "в добрые старые времена" в больших государственных НИИ за бюджетные деньги.

Надеяться на мощные инвестиции частного сектора в российскую науку, пока имидж ее отрицательный, а общий престиж и финансирование постоянно падают, не приходится. Интересен в этом отношении пример Англии, входящей в тройку первых научно-инновационных держав мира. Государство вложило в 1995-1996 годах в отечественные научные исследования 2,24 млрд. фунтов стерлингов, а частный бизнес только в 1994 году - около 9 млрд. фунтов стерлингов, причем 1,6 млрд. принадлежит иностранным компаниям, уверенным, что английские ученые повысят конкурентоспособность их продукции. Нужно ли говорить, что нам до такой ситуации очень далеко.

И все же шансы для развития российской науки есть. Единственный способ самосохранения, развития и обеспечения благополучия России (а сюда входят продолжительность жизни, занятость, образование, бытовой комфорт, рост культуры, сохранение территориально-государственной целостности) решающим образом зависит от того, станет ли Россия обществом высоких технологий, обществом, построенным на прочном фундаменте знаний. Иначе нас ждет судьба превратиться в редкозаселенную территорию, торгующую сырьевыми ресурсами.

Первые признаки такого общенационального самосознания как будто бы налицо. Так, мэр Москвы Ю. Лужков сообщил, что мэрия считает необходимым, чтобы Москва постепенно поменяла статус супериндустриального мегаполиса (что чревато огромными экологическими, демографическими и социально-политическими потрясениями) на центр научных и научно-технологических исследова ний. Это принципиальная позиция мэрии и мэра. Для этого есть все основания. В столице и окружающих ее городах науки (их около 20) сосредоточено до 80% научного потенциала России. Здесь же расположено свыше сотни лучших вузов страны. Соединение промышленного и финансового капиталов еще в начале нашего века дало мощный импульс для супериндустриализации и технологизации Европы и Америки. Соединение финансового и интеллектуального капиталов в начале XXI века в таких ареалах, как Москва и Подмосковье, может дать не менее мощный импульс для построения высокотехнологического общества в нашей стране.

В основе возможных сценариев развития науки лежат две противоположные общеэкономические и общеполитические тенденции. Первая предусматривает усиление государственного регулирования экономики, возврат к частичной централизации, в частности при поддержке науки, не пользующейся коммерческим спросом. Такая поддержка будет означать консервацию и "тихое гниение", поскольку выделяемых до сих пор бюджетных средств явно не хватает для полноценных исследований по всему фронту, а равномерное их размазывание по всему массиву НИИ, среди которых немало дохлых, экономически неэффективно. Путь бессмысленной затраты ограниченных средств на бессмысленную консервацию.

Несмотря на осознание гибельности такой тенденции, она продолжает существовать. Пожалуй, самым болезненным и опасным при таком течении событий является падение престижа науки и научной деятельности ниже нулевой отметки. Многочисленные опросы учащихся старших классов показали, что они готовы идти в бизнесмены, в сферу досуга и развлечений, стать госслужащими, фотомоделями... Многие готовы учиться в университетах в интересах дальнейшей коммерческой деятельности, но мало кто сознательно и целеустремленно хотел бы стать ученым.

Вторая тенденция - государственная политика интенсификации частного и корпоративного предпринимательства, особенно в сфере развития инновационных, наукоемких и высоких технологий. Наиболее разумной здесь была бы энергичная поддержка в первую очередь тех научных центров, от которых зависит развитие разных направлений самой науки, а затем - и научных организаций, проводящих фундаментальные и прикладные исследования, делающих реальный вклад в создание конкурентоспособных технологий, товаров и услуг. Наконец, необходимо поддерживать исследования, нацеленные на устранение экологических, демографических, социальных и военно-политических угроз - реальной опасности существования и целостности нашего общества.

При благоприятных обстоятельствах можно рассчитывать, что определенные виды научных исследований, ведущих к устойчивым и "быстрым" прибылям, получат поддержку и со стороны коммерческих структур. Но и здесь потребуется государственная помощь. Она должна состоять не в прямом финансировании НИИ и технологических центров, а в разумном протекционизме и предоставлении определенных преимуществ, льгот и привилегий предприятиям, которые проводят модернизацию и внедряют высокие технологии с помощью отечественной науки. При этом произойдет естественная селекция тех НИИ и центров, которые сумеют создать технологии и продукцию, превосходящие по разным параметрам зарубежные. Только так может произойти взаимовыгодная интеграция науки, производства и сферы обслуживания.

Однако следует ответить на самый сложный вопрос: при каких обстоятельствах коммерческие структуры будут заинтересованы в отечественной научной продукции и начнут вкладывать в нее средства? Отравленные вековым преклонением перед всем зарубежным, обожающие зарубежный комфорт, иномарки, голливудские фильмы, швейцарские, американские и немецкие лекарства, японскую бытовую технику и так далее, наши бизнесмены должны совершить подлинную психологическую революцию и поверить, что отечественная научная продукция может быть конкурентоспособной и высокорентабельной. А это, как показывает опыт, совсем не простая метаморфоза.

На две представленные выше тенденции накладываются с определенными вариациями следующие сценарии, по которым могут развиваться события.

А. - В условиях всеобщей и быстро нарастающей криминализации, которую вряд ли удастся остановить методами бумажного устрашения, мощные криминальные структуры начнут внедряться в науку, чтобы использовать ее достижения и методы в своих целях.

Б. - Распад гигантских научных монстров на более мелкие организации. Однако есть некоторая опасность перехода части из них от исследовательской к чисто коммерческой деятельности, бесполезной для роста научного потенциала России.

В . - Переориентация нашей науки на овладение сетевой методологией исследования и мощное использование мировых научно-информационных ресурсов в интересах России. Это потребует ускоренной переподготовки кадров. Но это же откроет эффективный путь к относительно быстрой и дешевой реанимации российской науки.

Г. - Интеграция (на основе новых экономических и организационных форм) наиболее сильных научных институтов и отвечающих современному уровню образования университетов.

Два последних из названных сценария (в рамках второй тенденции) при динамическом развитии малых научных форм могли бы дать России возможность уже в первой четверти XXI века вновь стать мощной научно-технологической державой, способной решать свои проблемы силами своей науки.

Несколько вопросов и ответы на них

Что означает в современных условиях понятие "быть великой державой"? Какая роль в этом "величии" отводится науке? Кому и какая наука нужна в великой стране, если, конечно, под "величием" имеется в виду не надувание щек и не размеры территории? Наконец, и это, пожалуй, самое важное, какой должна быть стратегия развития "большой науки" в большой стране и насколько это нужно ее населению?

На протяжении последних двух тысячелетий для большинства обществ, обладающих собственной государственностью, главными ценностями были власть и богатство. Поэтому военное могущество, то есть способность удерживать в подчинении население своей страны и завоевывать, порабощать народы других стран, присоединяя их территории и присваивая откровенно насильственными или завуалированными средствами их богатства, было главным показателем национального могущества и благополучия нации. (Хотя воистину человеческими ценностями как были, так и остаются здоровье, продолжительность и обеспеченность жизни.)

В конце ХХ - начале XXI века многие из названных критериев силы и благополучия утратят свое значение или сильно трансформируются. Подлинными критериями национального благополучия становятся: неприкосновенность собственности, стабильный доход, интересная, хорошо оплачиваемая работа, успешная карьера, бытовой комфорт, доступность разнообразных видов отдыха и образования, личная и групповая безопасность, политическая, экономическая и социальная стабильность, доступ к жизненно необходимой информации, гарантии прав человека и гражданина.

На первый взгляд, кажется, что эти ценности и связанные с ними условия жизни есть продукт экономического развития. В действительности же все не так просто. Само это развитие определяется теперь, скажем, не машинным парком, не энергопотреблением и не количеством тонн металла на душу населения, а в первую очередь - квалификацией населения, общим и профессиональным образовательным уровнем членов общества, который позволяет динамично адаптироваться к новым условиям жизни, производства и обслуживания.

Итак, высокий уровень квалификации - главный источник материального благополучия и развитой культуры. А это возможно лишь на основе современного университетского и профессионального образования. Действительно, чтобы быть привлекательным для жизни обществом, необходимо стать обществом высоких технологий, где всеобщим достоянием будут серьезные знания.

Предположим, что такая цель воспринята национальным сознанием, тогда здесь возможны две стратегии. Первая - инновационная: по ней в свое время развивались Англия, Германия, США и на протяжении нескольких десятилетий Советский Союз. Вторая - имитационная, которой следовала послевоенная Япония ("молодые тигры Юго-Восточной Азии") и которую пытаются сейчас навязать России. Манипулируя экономическими выкладками, нас убеждают, что имитация достижений Запада обойдется дешевле, чем инновационный научный путь. Но это глубокое заблуждение. Страны-имитаторы, например Япония, с начала 70-х годов расходовали на исследовательскую деятельность даже больше, чем Великобритания или США. Вот эти показатели для Японии: в 1975 году - 1,12% от ВВП, в 1988 году - 1,96%. И эти же показатели для США за аналогичные годы - 1,01 и 1,38% и для Великобритании - 0,8 и 0,06%.

Для России инновационная стратегия науки выгоднее, чем имитационная, по нескольким позициям. Прежде всего, Россия (несмотря на все потери) все еще имеет научно-технологический и кадровый потенциал, способный генерировать новые научные идеи. Наша наука располагает большим опытом разработки серьезных тем, накопленным в ХХ веке. И, наконец, это дает нам возможность преодолеть хроническое технологическое отставание, навязываемое западными конкурентами, которые зачастую "сбрасывают" к нам свой "технологический мусор".

Золотые яички курочки Рябы

Термины "международный уровень", "лучшие международные образцы" стали у нас не столько стимулом, сколько тормозом в формирова нии государственной научно-технической политики. Разумеется, нет ничего плохого в стремлении быть на уровне международных образцов. Но ведь кто-то же создает эти образцы впервые, кто-то определяет передний край научных исследований? При этом каждая лидирующая в научном отношении страна и ее ученые исходят из своих возможностей, потребностей, национальных задач, из своего кадрового и технологического потенциала. Оригинальность ради оригинальности - вещь смешная, прорываться вперед, повернув голову назад или глядя в сторону, невозможно.

Кто не знает сказку о курочке Рябе, которая снесла золотое яичко? Но мышка, махнув хвостиком, сбросила его, и яичко разбилось. Роль такой мышки в нашей научной политике играли и продолжают играть те, кто не понимает, что при всей полезности международных обменов мы всегда будем отставать, если сами не позволим себе снести и высидеть свои золотые яички. Установка на то, что наша наука должна решать абсолютно все проблемы, стоящие перед научным миром сегодня, невыполнима, и от нее следует отказаться. Нам необходимо на уровне государственной политики определить оптимальное число основных национальных приоритетов, исходя из перспективных задач, стоящих перед нашим обществом, а не групповых или ведомственных интересов.

Вот какими сегодня и в ближайшей перспективе мне представляются эти "золотые яички".

- Широчайшее внедрение новой энергетической технологии - атомной и термоядерной. Для такой гигантской и холодной страны это - база всех экономических и социальных решений.

- Исследования и создание новых поколений скоростного, надежного и дешевого наземного, воздушного и морского транспорта.

- Научно-технологический прорыв в области прецизионного, процессорного, микропроцессорного станкостроения, машиностроения и электронной бытовой техники. Для последней существует огромный внутренний рынок.

- Создание сверхточных измерительных и контрольных приборов, научных и промышленных. Без этого инновации и модернизация в технологии невозможны.

- Разработка и внедрение достижений генной инженерии, биотехнологии, методологии клонирования.

- Прорыв в области современной фармакологии, медицинских приборов, инструментов и технологий. Здоровье нации - превыше всего.

- Форсированное внедрение новейших информационных технологий во все сферы деятельности и сверхфорсированное развитие телекоммуникаций всех видов и уровней.

- Автоматизация и создание гибких технологий для малого бизнеса и постиндустриального ремесленничества (лучшее средство от безработицы).

- Разработка и внедрение новых материалов для промышленных и особенно бытовых товаров.

- Поддержка и развитие космических технологий, главным образом для практических целей.

- Разработка и внедрение новых поколений вооружения для себя и на продажу.

- Поддержка теоретической и особенно прикладной математики.

- Интенсивная поддержка социальных и гуманитарных исследований, ориентированных на решение российских проблем.

- Создание и внедрение новых образовательных информационных технологий. От образованности кадров зависит все, особенно при переходе к обществу, основанному на знании.

Образовательным технологиям, занимающим в приведенном списке последнее место, я придаю решающее значение. Даже если бы Господь Бог совершил чудо и каждое из названных направлений принесло бы нам "золотое яичко", то и тогда мы не смогли бы воспользоваться всем этим из-за нехватки достаточно квалифицированного населения, способного освоить все эти достижения науки и технологии, воплотить их в жизнь, изменить социальную среду и культуру, вне которой наука и технология не могут существовать.

Для пояснения приведу один небольшой пример. Маленькая Дания относится к числу технологически развитых стран с высоким уровнем национального благополучия. Сознавая важность внедрения достижений науки и технологии, датчане создали специальный государственный институт, поддерживающий передачу технологических достижений в коммерческую сферу для производства конкурентоспособной продукции. В 1993 году из тысячи завершенных проектов, предложенных промышленности, к внедрению было принято лишь 270, а реально внедрено 6 Нечего и говорить, что подобный результат далек от идеального варианта. А ведь у нас дело обстоит несопоставимо хуже. По имеющимся данным, из тысячи предложенных новшеств внедряется одно. Это происходит не только из-за отсутствия финансовых возможностей, но и из-за дефицита молодых высококвалифицированных кадров, способных эффективно действовать в сложных современных условиях. Подготовка таких кадров должна стать национальной задачей номер один, иначе все "золотые яички" станут добычей серой мышки.

В подтверждение я приведу следующие данные. В начале 90-х годов на 100 работающих в промышленности и сфере обслуживания США в возрасте от 25 до 64 лет приходилось 35 специалистов с высшим образованием, в Канаде - 30, в Швейцарии - 28, в Японии и Финляндии - 21, в Германии - 17, в Англии - 15, во Франции - 1 Эти данные прямо пропорциональны уровню национального благосостояния каждой из этих стран. Поэтому судьба науки, а также национального благосостояния в России в первые десятилетия XXI века будет зависеть и от выбора приоритетов, и от объемов бюджетного и коммерческого финансирования научных разработок, но в не меньшей мере - от кадрового состава науки и уровня профессиональной квалификации населения, способного быстро адаптироваться в быстро меняющемся мире. Без этого ни одна проблема, стоящая перед Россией, - в области ли политики, экономики, социального процесса, культуры или международных отношений - не будет решена даже вчерне.


Один из самых крупных мыслителей нашего времени, изучавший философию науки XX века, англичанин Арнольд Тойнби справедливо говорил, что общества, ориентированные на традиции, обречены на гибель; ориентированные на сегодняшний день, обречены на застой; и только общества, рвущиеся вперед, к новому, обретают способность к развитию. Государственные чиновники и представители бизнеса, видящие наше будущее в рыночной экономике, уверены, что Запад станет щедро поставлять нам инновационные технологии. Полагать, что промышленно развитые страны будут продавать нам подержанные и даже новые автомобили, разумно, но что они бескорыстно или за деньги предоставят нам новейшие научные знания и технологические достижения - более чем наивно. Это - прогностический мрак. Поэтому перечисленные выше меры рассчитаны не на изоляционизм, что было бы пагубно для России, а на заслон от научно-технологического мусора и в то же время - на стимулирование прогрессирующих отечественных научных и технологических инноваций, доведенных до уровня внедрения.





Итак, те, кто занимается прогнозированием развития науки в России в начале XXI века, должны ясно понимать, что это не стихийный рыночный процесс и что он будет зависеть прежде всего от политики государства, так как коммерческие структуры еще не скоро станут главными потребителями и покупателями научной продукции. Поддерживая их заинтересованность в отечественной науке и передовой технологии, стимулируя трансфер всего лучшего из-за рубежа, наши государственные деятели должны учитывать, что общество и прежде всего наиболее развитые страны в ближайшие годы должны начать жить по формуле устойчивого развития. Это означает, что механизмы рыночной экономики придется существенно ограничить, ибо постоянно растущий спрос на товары и услуги, требующий их избыточного производства с гигантской затратой невосполнимых природных ресурсов, не совместим с самоподдерживающимся, экологически и социально безопасным развитием.

Для общества, живущего в режиме устойчивого развития, потребуются иные технологии, критерии благополучия, производства и экономики в целом. Поэтому, прогнозируя состояние науки и технологии в XXI веке, мы должны прежде всего уяснить, что оно будет зависеть не столько от законов рынка, сколько от нашей воли жить, воли к настоящему благополучию, в котором главной ценностью будет не прибыль, а гармоническое развитие личности, права человека, социальная стабильность, высокая культура и образованность.



Публикуемая статья - часть работы, выполненной при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 97.03.04182) и Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 98.06.80226).