ИСТОРИКИПОД ПРИЦЕЛОМ ОГПУ Николай Иванович Павленко широкоизвестен своими исследованиями жизни и деяний Петра I, его сподвижникови последующих событий XVIII века, связанных с правлением Екатерины II.Однако читатели "науки и жизни", вероятно, помнят серию статей Н. И. Павленкоо выдающихся историках России - ее открывал материал о зачинателе историческойнауки в России Василии Никитиче Татищеве ("самый интересный журнал Наука и жизнь " № 9, 1992 г.). В этом номере Н. И. Павленко, основываясьна опубликованных недавно секретных архивных материалах, рассказывает отрагической судьбе исторической науки в тридцатые годы нашего столетия- о так называемом "Академическом деле". Доктор исторических наук Н. ПАВЛЕНКО. Пять громких процессов, организованныхОГПУ в конце 20-х - начале 30-х годов, положили начало широчайшей волнерепрессий, прокатившейся затем по всей стране. (ОГПУ - Объединенное государственноеполитическое управление было образовано в 1922 году на основе ВЧК и сменившегоее ГПУ для борьбы с политической и экономической контрреволюцией.) Этипять процессов словно бы задали направленность будущим репрессиям, достигшимнаивысшего пика в 1937 году. Три из них были организованы в Москве, два- в Ленинграде, и все они обращены против интеллигенции.Вот эти процессы. "Шахтинское дело": группе горных инженеров Донбасса,якобы действовавших под непосредственным руководством Парижского центраи являвшихся агентами французского, польского и английского капитала, инкриминировалосьвредительство в угольной промышленности. По процессу так называемой "Промпартии"проходила группа инженеров, будто бы выполнявшая задание французской контрразведки,стремясь подорвать экономичес кую мощь государства, рожденного Октябрем1917 года. И, наконец, третий московский процесс был сфабрикован по делуникогда не существовавшей "Трудовой крестьянской партии" и нанес удар поэкономистам-аграриям.В Ленинграде местное ОГПУ выдало на-гора два дела - "Семеновское", когдабыл арестован 21 человек из числа офицеров, некогда служивших в бывшемлейб-гвардии Семеновском полку, и "Академическое", о котором, собственно,и пойдет речь в статье. Семеновцев обвинили в организации заговора "с цельюсвержения существующего строя". Подлинная же их вина состояла в том, чтобоевое знамя Семеновского полка было спрятано под алтарем полкового храма.Без суда и прочих юридических формальностей коллегия ОГПУ приговорила 11человек к расстрелу, четверых - к десятилетнему,а пятерых - к пятилетнему сроку в концлагере. Лишь один был признан невиновным.
Более громким и значимым по размаху сталосфабрикованное в 1929 году так называемое "Академическое дело". По немупроходила элита историков Ленинграда, Москвы и других городов. Среди нихбыли такие крупные исследователи, как С. Ф. Платонов, М. М. Богословский,Е. В. Тарле, М. К. Любавский, А. И. Андреев, В. И. Пичета, С. В. Бахрушин,Б. А. Романов - в общей сложности 85 человек. Вина привлеченныхк следствию ученых формулировалась традиционно: заговор и организация "Всенародногосоюза борьбы за возрождение свободной России", цель - свержение советскойвласти и восстановление монархического строя путем интервенции и вооруженныхвыступлений внутри страны.Взгляды привлеченных к делу историков вобласти философии, морали, этики сформировались задолго до революции, иони не отказались от них и при новой власти. Это и послужило идейной основой,за которую ухватились организаторы "Академического дела" - неприятие обвиняемыминового философского направления - марксизма-ленинизма. Однако на самомделе все было гораздо сложнее. Натянутые отношения, существовавшие междуПолитбюро ЦК ВКП(б) и Академией наук, наиболее остро проявились в 1928году, когда партийные органы предпринялипопытку превратить научное учреждение, пользующееся достаточной свободойи автономией (так шло со времен старой России), в послушный бюрократическийпридаток системы. Усилить влияние центральных органов партии на Академиюнаук, учреждение сугубо беспартийное (в 1929 году среди 1158 ее сотрудниковчленами партии состояли лишь 16), можно было, введя в ее состав сильнуюгруппу коммунистов. И власть выдвинула кандидатами в действительные членыАкадемии наук восемь человек: Н. И.Бухарина, И. М. Губкина, Г. М. Кржижановского, М. Н. Покровского, Д. Б.Рязанова, А. М. Деборина, Н. М. Лукина и В. М. Фриче.12 января 1928 года состоялось общее собрание,но избрало оно действительными членами только пять человек из списка (троепервых из них прошли с перевесом всего в один голос, а трое последних былизабаллотированы). Спустя пять дней президиум Академии был все-таки вынужденсозвать новое собрание, чтобы "избрать" провалившуюся на первом собраниитроицу. И тем не менее выборы показали: в рядах Академии наук есть немалолиц, способных оказать сопротивление решению самого Политбюро. Так появилсяповод провести "чистку" академических учреждений.В июле 1929 года Ленинградский обком ВКП(б)по инициативе сверху принял постановле ние с формулировкой: "Не возражатьпротив проведения чистки в Академии наук". Идейным вдохновителем ее сталтолько что избранный в Академию историк М. Н. Покровский: "Надо переходитьв наступление на всех научных фронтах. Период мирного сожительства с наукойбуржуазной изжит до конца". Более того, в своем письме от 1 ноября 1929года в Политбюро он предлагал радикально изменить структуру Академии наук,превратив ее в обычное государственное учреждение.В полной мере понять значение призыва Покровскогоможно, лишь зная, каким могуществом обладал этот человек. Он занимал всеключевые посты, определявшие политику партии в исторической науке: былзаместителем наркома просвещения, возглавлял Коммунистическую академию,готовившую, в частности, кадры историков-марксистов, стоял во главе Обществаисториков-марксистов и Центрархива, ведавшего архивными учреждениями страны,занимал посты главного редактора множества журналов: "Историк-марксист","Борьба классов", "Под знаменем марксизма", "Красный архив", "Вестник Комакадемии".Этот маленький человечек с окладистой бородой и писклявым голосом сыгралзловещую роль в судьбе отечественной исторической науки. И не только тем,что считал историю придатком политики, но прежде всего тем, что преследовалистинных историков, начавших свою научную деятельность еще в дореволюционныегоды, не допускал их труды к публикации на страницах журналов. Вот этотчеловек и стал духовным отцом "Академического дела" в Ленинграде, где вто время находилась Академия наук.
Начавшаяся чистка изгнала из аппарата президиумаАкадемии и из 960 штатных сотрудников ее учреждений 128 человек, а из 830сверхштатных - 62 Однако чисткой дело не кончилось. Занимавшаяся ею комиссияобнаружила, что в библиотеке Академии наук и в Пушкинском доме хранятсядокументы государственного значения: акты об отречении от престола НиколаяII и Михаила, документы партии эсеров, ЦК партии кадетов, фонды П. Б. Струве,А. Ф. Керенского, шефа жандармов В. Ф. Джунковского и другие. Блестящийповод продолжить чистку Академии! На этот раз перетряхиванию подвергсяее руководящий состав: был освобожден от должностинепременного секретаря АН академик С. Ф. Ольденбург, обвиненный "в крупныхупущениях", с поста академика-секретаря отделения гуманитарных наук АН,а также директора Пушкинского дома и академической библиотеки должен былуйти С. Ф. Платонов, крупнейший после смерти В. О. Ключевского историкРоссии, блестящие труды которого не утратили научного значения и по сейдень. Мало того, по указанию Политбюро Ленинградское ОГПУ возбудило уголовноедело против хранителей документов государственного значения.Первым 25 января 1930 года арестовали С.Ф. Платонова, затем под стражу взяли ученого секретаря Археографическойкомиссии А. И. Андреева и других историков (среди них - академики Е. В.Тарле и Н. П. Лихачев). В Москве были арестованы крупные историки М. К.Любавский, А. И. Яковлев, Ю. В. Готье и другие....К настоящему времени из одиннадцатипредполагаемых к публикации томов "Академичес кого дела" из печати вышлотолько два: дело с допросами С. Ф. Платонова и том (в двух частях) с допросамиЕ. В. Тарле. Но уже первый том с показаниями Платонова позволяет проследить,как безобидные собрания историков, обсуждавших научные проблемы, по разработанномуЛенинградс ким ОГПУ сценарию перерастают во "Всенародный союз борьбы завозрождение свободной России". Повод, послуживший причиной ареста Платоноваи других историков, - хранение документов, подлежавших сдаче в государственныеархивы - забыт с первых же допросов: из негонельзя было выжать политическую подоплеку с контрреволюционной окраской.И вот на свет появляется первое обвинениеполитического толка, сформулированное начальником следственного отдела14 марта 1930 года. В нем Платонов уже обвиняется не в том, что хранилбумаги государственной важности, а в том, что возглавил "контрреволюционнуюмонархическую организацию, ставившую своей целью свержение советской властии установление в СССР монархического строя путем склонения иностранныхгосударств и ряда буржуазных общественных групп к вооруженному вмешательствув дела Союза". Но слова "Всенародный союз..." пока еще не произнесены.Говорится лишь о какой-то "сети нелегальных контрреволюционных кружков,занимающихся антисоветской пропагандой и созданием антисоветских кадров".28 марта 1930 года Сергей Федорович Платоновподписал протокол о том, что ему известно предъявленное обвинение. Послеэтого о нем на какое-то время словно бы забыли. Обычный прием психологическогодавления, когда подследственного оставляют наедине с томительны ми, угнетающимисознание раздумьями о своей судьбе, судьбе близких и коллег, содержавшихся в том же доме предварительного заключения. И нервы Сергея Федоровичане выдерживают. 12 апреля он обратился к следователям с просьбой о свиданиис ними. Однако Платонов разочаровал следователей. В показаниях (они писаныего рукой) он "клятвенно" утверждал: "1) к противоправительственной контрреволюционнойорганизации не принадлежал и состава ее не знаю; 2) действиями ее не руководилни прямо, ни косвенно; 3) средств ей не доставлял и для нее денег от иностранцевили вообще из-за границы не получал. Считал бы для себя позором и тяжкимпреступлением получать такие деньги для междоусобия в родной стране".Далее следуют слова, звучащие как клятва:"Не могу отступить от этих показаний, единственно истинных, под страхомни ссылки, ни изгнания, ни даже смерти". Платонов недоумевал: "Не могуобъяснить, ни самому себе представить, кто и зачем привязал меня к этомуделу и орудовал моим именем... Не думаю,чтобы кто бы то ни было хотел "погубить" меня, впутав в это дело, так какличных ненавистников не знаю и не предполагаю". Платонову, видимо, былоневдомек, что губить его как раз и намеревался допрашивавший его следователь,рьяно выполнявший задание вышестоящих инстанций.
Между тем следствие лихорадочно раскручивалодело, используя человеческие слабости подследственных, добиваясь от нихобвинений в адрес Платонова - он, де, руководил контрреволюционной организацией.Например, шла энергичная обработка привлеченного по "Академическому делу"бывшего гвардейского офицера Н. В. Измайлова, ученого хранителя Пушкинскогодома, его принуждали вспомнить название организации, в которой он состоял."Точного названия" он вспомнить всеникак не мог. Помогли следователи: вместо аморфных кружков ему напомнилио "Всенародном союзе борьбы за возрождение свободной России". Так возниклоназвание, четко формулировавшее цели мифической антиправительственной организации.А на допросе 30 июня Платонов призналее существование, затем он признает и свою руководящую роль в ней. "Чистосердечныепризнания" Сергея Федоровича следовали одно за другим.Что заставило серьезного человека и ответственногоученого изменить свое поведение во время следствия? Вот как объясняет этоПлатонов в собственноручном показании от 2 сентября: "Мною руководило желаниене стать в положение обличителя и осведомителя, подводящего под ответственностького бы то ни было и в чем бы то ни было". И далее: "Когда для меня этостало ясно (что своими обличениями он никому не навредит. - Прим. авт. ),я с охотой стал говорить обо всем, о чем мог дать сведения, нисколько нестараясь закрыться от обвинений в целях смягчения собственной участи, ибони возраст мой, ни характер не допускают малодушного желания пощады задействительно содеянное".Платонов признал и существование филиаловмифического "Всенародного союза" в Москве и других городах. Московскоеотделение, якобы возглавляемое академиком М. М. Богословским, тоже былопредставлено уже арестованными крупными историками: С. В. Бахрушиным, Ю.В. Готье, академиком М. К. Любавским... Поскольку М. М. Богословский скончалсяеще в 1929 году и, следовательно, был недосягаем для ОГПУ, Платонов в своихпоказаниях изобразил этого сугубо кабинетного ученого, находившего утешениеи отрешение от действительности в кропотливой работе над биографией ПетраВеликого, самым радикальным членом "Всенародного союза".А об академике Е. В. Тарле, привлеченномк делу, Платонов сказал лишь следующее: "Это видный и талантливый ученый".Единственное критическое замечание в адрес Тарле не имело непосредственногоотношения к делу: он "словоохотлив, даже болтлив, но в изложении никогдане бывает строго логичен и часто делает неожиданные для слушателя вставкив свою речь... Отступлени я от темы и возвращения к теме - обычный приемего речей и лекций". Эту особенность собеседника Платонов подчеркнул, чтобыобъяснить, почему он запамятовал содержание своих разговоров с Тарле.В те годы в ОГПУ еще не применяли пыток,чем потом прославился 1937-й и последовавшие за ним годы репрессий. Главнымсредством давления на заключенных был шантаж: подследственным угрожалиарестами их родственников и друзей, обещали смягчить наказание или вовсеосвободить из-под стражи за "чистосердечные" признания, то есть за показания,нужные следствию, грозили столкнуть лбами подследственных и т. д. Но иэтого было достаточно, чтобы сломить сопротивление большинства людей, вполнепорядочных, строго соблюдавших нравственные нормы поведения на свободе.Но в экстремальных условиях их психика подвергалась таким тяжелым испытаниям,выдержать которые было дано не каждому.В. П. Леонов, ответственный редактор второготома, излагающего дело Тарле, пишет: "Безнравственно выносить какие-либосуждения по поводу нравственных качеств людей, в экстремальных условияхвынужденных оговаривать своих ближних". И действительно, мы не можем снаших сегодняшних позиций судить тех, кто сломался на следствии или твердоверил, что другие - враги, а он взят по ошибке либо по оговору. Совершенноочевидно, что поведение попавших в мясорубку ОГПУ было очень различным.Иные, стремясь выгородить себя, переносили вину на других, другие, напротив,брали все на себя. Более того, вольно или невольно, но своими изобретениямифантастических показаний некоторые помогали следователям, интеллектуальныйуровень которых был во много крат ниже интеллекта подследственных, создаватьлогическую цепь обвинений.Вот и Евгений Викторович Тарле, историкс мировым именем, говоря о деле и о людях, "с которыми я ничего общегоне имею, которые впутали меня в свою политическую интригу", заявлял: "Яна них смотрю теперь не как на противников, а как на врагов, и это чувствовсе усиливается по мере размышления над всем этим гнусным делом... Я считаюпозором для себя привлечение по этому делу". В другом показании: "... неужелиможно допустить с моей стороны желание прикрыть этих людей?.. Кроме презрения,я ничего к ним не питаю".Особенности характера и психики Тарле верносхвачены В. В. Водовозовым, сидевшим с ним в одной камере за революционнуюдеятельность еще в 1900 году: "Тарле, который так трусливо вел себя в заключениив молодости, впоследствии при большевиках в 1918-1920 годах обнаружил большоемужество, читая публичные лекции, на которых довольно решительно критиковалсоветскую политику". Вот и 30 лет спустя он на следствии отмежевался отсвоих коллег, но затем, будучи в ссылке, обнаружил подлинную отвагу, когдав 1932 году первым среди осужденных отказался от своих показаний, заявив,что они были даны под давлением следователей. Это было крайне рискованноезаявление, способное вызвать непредсказуемые последствия: всесильное ОГПУмогло создать новое обвинение, грозившее бы Евгению Викторовичу более суровымнаказанием, чем ссылка в Алма-Ату.10 февраля 1931 года "тройка" полномочногопредставительства ОГПУ в Ленинградском военном округе вынесла обвиняемымприговор. В мае того же года он был пересмотрен коллегией ОГПУ в сторонусмягчения. И действительно, мера наказания отнюдь не соответствовала "тяжестипреступления". Организаторы "Всенародного союза", якобы готовившие контрреволюционныйпереворот с интервенцией иностранных государств и восстанием внутри страны,были приговорены к высылке в "отдаленные места СССР сроком на 5 лет". Нововсе без жертв не обошлось. Шесть бывших офицеров, "принадлежащих к военнойгруппе" "Всенародного союза" были приговорены к расстрелу. Рядовых членов"союза" коллегия ОГПУ приговорила к 5-10 годам лагерей.Для историков ссылка означала крах их ученойкарьеры. Оторванные от крупных библиотек и центральных архивов, они былиобречены на творческое бесплодие и влачили жалкое существование. АкадемикМ. К. Любавский, сосланный в Уфу, например, служил архивариусом и получалнищенское жалованье.
Но закончился срок ссылки, и большинствуиз оставшихся в живых ученых (С. Ф. Платонов скончался в Самаре в 1933году, М. К. Любавский - в Уфе в 1936-м, были и другие утраты) разрешиливернуться к прежней работе в Ленинграде и Москве. Что вызвало такой крутойповорот в научной судьбе недавних ссыльных? Три внешне не связанных междусобой события той поры, пожалуй, могут объяснить сей феномен: в 1932 годускончался фактический диктатор в исторической науке М. Н. Покровский; вследующем году в Германии к властипришел Гитлер; а еще через год вышло постановление ЦК ВКП(б) и Совета народныхкомиссаров СССР "О преподавании гражданской истории в школах СССР", закоторым последовали другие постановления, напрямую осуждавшие историческуюконцепцию Покровского и его школы.В сообщении ЦК ВКП(б) о кончине Покровскогоон был назван "всемирно известным ученым-коммунистом, виднейшим организатороми руководителем нашего теоретического фронта, неустанным пропагандистомидей марксизма-ленинизма". Но едва минули два года со дня смерти М. Н.Покровского, как началась переоценка его роли в исторической науке. Ужев названном постановлении ЦК партии и СНК 1934 года концепция Покровскогоподвергается критике, правда, анонимной. Не называя имени виновника искаженийв преподавании истории в школах, постановлениеотмечает: "Вместо преподавания гражданской истории в живой и занимательнойформе с изложением важнейших событий и фактов в их хронологичес кой последовательностис характеристикой исторических деятелей учащимся преподноси лись абстрактныесхемы" - недостатки, свойственные именно трудам Покровского.Слова постановления ЦК ВКП(б) и СНК от26 января 1936 года звучат уже жестче: "Среди некоторой части наших историков,особенно историков СССР, укоренились антимарксистские, антиленинс кие,по сути дела, ликвидаторские антинаучные взгляды на историческую науку".Имеется в виду высказывание Покровского о том, что "история естьполитика, опрокинутая в прошлое". Теперь этоттезис Покровского открыто осуждается (тем не менее история в годы культаличности Сталина продолжала, увы, обслуживать именно политические интересыпартии и системы в целом).И вот, наконец, постановление ЦК ВКП(б)от 14 января 1938 года, связанное с выходом "Краткого курса истории ВКП(б)",поставило точки над "i". Концепция Покровского и его школы была открытопризнана антимарксистской, толковавшей исторические факты извращенно, освещаяих "с точки зрения сегодняшнего дня".В чем причина столь радикального поворотав оценке трудов Покровского, превращавшего историка-марксиста, каким онбыл еще в 1932 году, в историка-антимарксис та, извращенно освещавшегоотечественную историю? Причина лежала на поверхности. К власти в Германиипришел Гитлер, и мир услыхал о претензиях фашистской Германии на мировоегосподство. Сталин осознавал неизбежность войны, к предстоявшей схваткенеобходимо было готовиться не только технически, но и идейно, воспитываяпатриотизм на примерах героического прошлого России. Труды Покровскогои его школы, отличавшейся нигилистическим отношением к истории дореволюционнойРоссии, для этих целей не подходили. В них, например, о таких подвигахрусских содлат и полководцев, как выигранное сражение под Полтавой в 1709году, героический штурм Измаила в 1790-м, итальянский поход А. В. Суворовав 1798-1799 годах, упоминалось лишь вскользь, а роль народа в Отечественнойвойне 1812 года, боровшегося с агрессором в партизанских отрядах, вовсеотрицалась. О Петре I говорилось, что "Великим" его назвали лишь "льстивыеисторики", игнорируя тот факт, что этот титул ему присвоил в 1721 годуСенат - знак признания его заслуг в победоносном окончании Северной войны.Однако задача патриотического воспитания,поставленная партией, была непосильной для опустошенных террором тридцатыхгодов кадров историков. Ее бы могли поднять большие ученые, профессиональноподготовленные историки, находившиеся в ссылке по так называемому "Академическомуделу". Вот эта настоятельная потребность партии в их услугах и объясняет,почему ссыльные историки в одночасье были возвращены в Москву и Ленинград.Ю. В. Готье, С. В. Бахрушину, А. И. Яковлеву, Е. В. Тарле вернули званияакадемиков. Всем историкам было разрешено не только заниматься наукой,но и преподавать в высших учебных заведениях. Некоторые из них получиливысокие академические должности."Академическое дело" нанесло большой уронотечественной исторической науке: оборвалась преемственность в подготовкекадров, на несколько лет заглохла исследовательская работа. Изучение многихаспектов исторических знаний, например народничества, истории церкви, дворянства,буржуазии, оказалось под фактическим запретом. А моральный и физическийнадлом, который претерпели крупнейшие историки страны, сделал их, по существу,послушным орудием советской пропагандистской машины. Академик М. Н. Покровский (1868-1932),сыгравший в первые годы после революции зловещую роль в судьбе отечественнойистории и подтолкнувший органы ОГПУ к раскручиванию так называемого "Академическогодела".
Русский историк академик Сергей ФедоровичПлатонов (1860-1933). 25 января 1930 года он первым был арестован по "Академическому делу".
Еще однажертва процесса, организованного против большой группы историков, - академикЕвгений Викторович Тарле (1875-1955).
Первый том "Академического дела".
Дом предварительного заключения, его внутреннийдвор. Ленинград, начало 30-х годов.