В. Фридкин.

В трагическихсобытиях последних лет жизни,которые привели АлександраСергеевича Пушкина к роковой дуэлина Черной речке, несмотря натщательную, кропотливую работуученых-литературоведов, оставалосьочень много неясного.
Докторфизико-математических наукВладимир Михайлович Фридкин,долгие годы занимающийся илитературоведческими поисками, всвоем повествовании “Дорога наЧерную речку” не стремитсяпоставить все точки над “и”.
Эта публикация скорееприглашение к размышлению. В основе— новые материалы, которыепроливают свет на те события, чтооставались неизвестными не толькоширокому кругу читателей, но испециалистам. Этими новымиматериалами стали письма ЖоржаДантеса к его приемному отцу баронуГеккерну. Правнук Ж. Дантеса — КлодДантес — передал их итальянскомуученому-слависту Серене Витале (см.“самый интересный журнал Наука и жизнь ” № 10, 1996 г.).
Просматривая их день заднем, Владимир Михайловичпоказывает, почему даже друзьяПушкина до конца не могли понятьдушевного смятения великого поэтаи почему дуэль была неизбежна.

Марк Сергеев.

Там у мельницывзмахи легки,
Рыбья молодь сплавляетколечки...
И до Чернойпогибельной речки
Расстоянье — короче руки.

Двадцать пять писемЖоржа Дантеса проливают свет намногие важные подробности, ранееостававшиеся неизвестными. Это былроман в письмах, в письмах сугубодоверительных. По аналогии с“Записками д'Аршиака” письмаможно было бы назвать “ЗапискамиДантеса”. Но если запискид'Аршиака, секунданта Дантеса,придумал Леонид Гроссман, тозаписки Дантеса — документподлинный. Я прочел письма(оригинал написан на французскомязыке) сначала в итальянском (вкниге Витале), а потом и в русскомпереводе. Конечно, ответа на всевопросы письма тоже не дают. Но мнепоказалось, что они позволяютподойти, приблизиться к ответу насамый главный вопрос: почему послесвадьбы Дантеса и Е. Н. ГончаровойПушкин отослал 25 января 1837 годаоскорбительное письмоголландскому посланнику Геккерну идуэль стала неотвратима? Вопросможно сформулировать иначе: отчегопогиб Пушкин?

Последнему годужизни Пушкина, его дуэли и смертипосвящены сотни исследований,десятки книг. Казалось, что этатема, поднятая в начале века П. Е.Щеголевым и продолженная десяткамивыдающихся российских пушкинистов,к концу века должна была быисчерпать себя. Прекрасная книгаСтеллы Лазаревны Абрамович,думалось, подводила черту. Многиетайны и загадки истории гибеливеличайшего русского поэта былираскрыты, а то, что продолжалооставаться тайной, казалось, тактайной и останется. Но вот в самомконце нашего столетия, в канун200-летия со дня рождения А. С.Пушкина, в этом разделепушкиноведения произошлонеожиданное открытие. Впрочем,“неожиданным” его можно назвать снатяжкой. Архивом Дантеса,хранившимся сначала в Сульце, апотом в Париже, интересовался ещеЩеголев. В восьмидесятые годы сКлодом Дантесом, правнуком убийцыПушкина и владельцем писем,встречались писатель Семен Ласкини автор этих строк. Ни мне, ниЛаскину Клод Дантес писем тоже неотдал. За годы советской властитема гибели Пушкина обросла у насидеологическими штампами. Поэтомувряд ли Клод Дантес доверил бы этидокументы кому-нибудь из советскихисследователей. И вот несколько летназад итальянской славистке СеренеВитале, профессору университета вПавии, удалось получить и изучитьписьма Дантеса к барону Геккерну.

Хроника эта,основанная на документах, неявляется тем не менее ни научной, нинаучно-популярной статьей. Авторсмотрит на нее как на чистолитературный труд. Хотелось бы,чтобы такой же ее увидел мойстрогий и доброжелательныйчитатель.

Внутренний мир Пушкинапротиворечив и необъятен. Егогибель — сложнейшаяпсихологическая драма “простого”человека и гениального творца. Идать окончательный ответ, наверное,не сможет никто. Но приблизиться,сделать еще один осторожный шаг...Вот почему я взялся за написаниенебольшой хроники, назвав ее“Дорога на Черную речку”.

Когда началась этадорога? На каком расстоянии от“погибельной речки”? Может быть, 18февраля 1831 года, когда в церквиВознесения, что в Москве уНикитских ворот, протоирей ИосифМихайлов, соединив руки Пушкина иГончаровой и обведя их вокруганалоя, пропел “Исайя ликуй”?



А может быть, дороганачалась 11 октября 1833 года, когдафранцузский роялист Жорж Дантес,молодой красавец, ровесник НатальиНиколаевны (он старше ее на 6месяцев и 22 дня) прибыл в Петербургвместе со своим опекуном барономЛуи Геккерном де Беверваард? Газета“Санкт-Петербургские ведомости”писала в тот день:

Вскоре после приездамолодых из Москвы в Петербург ДарьяФедоровна Фикельмон делает записьв дневнике: “1831.21 мая. Пушкинприехал из Москвы и привез своюжену, но не хочет еще ее показывать.Я видела ее у маменьки — это оченьмолодая и очень красивая особа,тонкая, стройная, высокая — лицоМадонны, чрезвычайно бледное, скротким, застенчивым имеланхолическим выражением, —глаза зеленовато-карие, светлые ипрозрачные, — взгляд не то чтобыкосящий, но неопределенный, тонкиечерты, красивые черные волосы. Оночень в нее влюблен, рядом с ней егоуродливость еще болеепоразительна, но когда он говорит,забываешь о том, чего ему недостает,чтобы быть красивым, его разговортак интересен, сверкающий умом, безвсякого педантства”. (Здесь и далеесохраняется орфография ипунктуация оригинала. — Прим.автора.)

Но пути Пушкина и ЖоржаДантеса могли бы и разойтись летом1835 года.

“Пароход Николай I,совершив свое путешествие в 78часов, 8-го сего октября прибыл вКронштадт с 42 пассажирами, в томчисле королевский нидерландскийпосланник барон Геккерен”.

Или все-таки позже...Например, 4 ноября 1836 года, когдаутром городская почта доставилапоэту и его ближайшим друзьяманонимное письмо-пасквиль, вкотором Пушкин объявлялсярогоносцем. И в тот же деньпроизошло еще одно роковое событие,о котором мы узнали, только получивдоступ к письмам.

В письме графуБенкендорфу Пушкин пишет 1 июня 1835года: “Ныне я поставлен внеобходимость покончить срасходами, которые вовлекают меня вдолги и готовят мне в будущемтолько беспокойство и хлопоты, аможет быть нищету и отчаяние. Триили четыре года уединенной жизни вдеревне снова дадут мневозможность по возвращении вПетербург возобновить занятия,которыми я пока еще обязан милостиего величества...” Тогда же, черездве недели, Пушкин пишет В. А. Дуровуиз Петербурга в Елабугу: “...деньгидело наживное. Главное, были бы мыживы”. Сейчас бы сказали: он как вводу глядел. Но уехать из“свинского Петербурга” в деревнюне удалось. И уже 4 июля Пушкинотступает: “Государю угодно былоотметить на письме моем к Вашемусиятельству, что нельзя мне будетотправиться на несколько лет вдеревню, иначе как взяв отставку”.А отставка — это запрет на вход вархивы. Так, может быть, дорога кЧерной речке и началась тем летом?

В воспоминаниях В. А.Соллогуба есть любопытная фраза.Так и хочется вырвать ее изконтекста. Соллогуб пишет: “Итак,документы, поясняющие смертьПушкина, целы и находятся вПариже”. Соллогуб был прав, хотяимел в виду совсем другое. Речь шлао пакете с документами, которыйфельдъегерь вручил Жоржу Дантесуна границе при его высылке изРоссии. Несколько лет назад впарижском архиве Дантеса, у егоправнука барона Клода, нашлисьдвадцать пять писем Жоржа Дантеса,которые он писал барону Геккерну втечение двенадцати месяцев начинаяс весны 1835 года. Голландскийпосланник на год уехал в отпуск запределы России. Этим отпуском онхотел воспользоваться, чтобыусыновить Жоржа Дантеса. Для чеготребовалось специальноеразрешение голландского двора исогласие семьи. Весь этот годбудущие отец и сын переписывались.В своих письмах Дантес делилсяпетербургскими новостями. Мыузнаем о пушкинском Петербурге,увиденном глазами Дантеса. И,конечно, в центре всех новостей —роман с Натальей НиколаевнойПушкиной. Ответных писем Геккернамы не знаем. Но его голос, как эхо,улавливаем из писем сына. И хотяупоминания о самом Пушкине вписьмах почти нет, события, окоторых пишет Дантес, необычайноважны для понимания душевногосостояния поэта в этот страшный длянего год. Говоря словами Соллогуба,речь идет о “документах,поясняющих смерть Пушкина”.

А может быть, этосудьба, и версты по этой дороге надоотсчитывать с самого первого дня, счетверга 26 мая 1799 года, со дняВознесения, когда поэт родился? П. И.Бартенев писал о Пушкине, что“важнейшие события его жизни всесовпадали с днем Вознесения”.

Факты и версии,собранные друзьями Пушкина, егосекундантом и современниками, мызнаем. Но правда неделима, и двух“правд” не бывает. По другуюсторону барьера стоял Жорж Дантес.Он тоже многое знал и многоепережил. И сейчас, когда егодоверительные письма и признанияГеккерну стали наконец известны,дорогу к Черной речке нужно пройтиснова. И пройти ее не только сПушкиным, но и с Дантесом. Ничего неподелаешь... У Пушкина мы читаем:“Тьмы низких истин нам дороже насвозвышающий обман”. Да, таковаприрода человека. Но когда идетречь о Пушкине, возвышает не обман,а истина. Сейчас появиласьвозможность подойти к ней ближе.

До самого последнеговремени мы знали только двакоротких отрывка из двух писемДантеса. Их получил Анри Труайя отвнука Жоржа Дантеса и опубликовалвскоре после войны. Затем М. А.Цявловский опубликовал в“Звеньях” их русский перевод.Публикация вызвала настоящуюсенсацию. Сам М. А. Цявловский писалв комментарии: “Ответное чувствоНатальи Николаевны к Дантесутеперь... не может подвергатьсяникакому сомнению”. Большоезначение этим двум фрагментамписем придавала и С. Л. Абрамович,выдающийся исследовательпоследнего года жизни Пушкина. Онаписала: “Письма Дантеса,опубликованные французскимписателем Анри Труайя, относятсякак раз к этому времени — к началу1836 года. Они могли бы многоепрояснить, если бы не были вырваныиз контекста всей переписки. Взятыевне этого контекста и без учетаособенностей эпистолярного стиля ибытовой культуры эпохи, они подаютповод для крайне субъективныхсуждений”. Теперь благодаряпубликации Серены Витале всеписьма известны, и бояться“субъективности” уже нетоснований.

С чего начнем? Наверное,с того как эльзасский дворянин,выпускник военной Сен-Сирскойшколы, убежденный роялист инеудачливый “паж” герцогиниБеррийской прибывает вСанкт-Петербург 11 октября 1833 года внадежде “славы и чинов”. Так ихочется сравнить его с д'Артаньяном(хотя это сравнение не в пользугероя Дюма). Подобно знаменитомумушкетеру, Дантес уповал на двевещи: острую шпагу ирекомендательное письмо. Письмобыло от прусского принцаВильгельма, женатого на племянницерусского царя, и адресовал он его кгенерал-майору ВладимируФедоровичу Адлербергу, директоруканцелярии русского военногоминистра. И еще Жорж Дантес оченьнадеялся на помощь нидерландскогопосланника в Петербурге барона ЛуиГеккерна. Барон познакомился состатным красивым юношей на его путив Россию, где-то в Германии.Познакомился, полюбил всей душой ирешил принять в его судьбе самоесердечное отцовское участие. Выскажете — так не бывает? Почему?Бывает...

Перечитаем документы,как старые, уже хорошо известные иисследованные, так и новые, ставшиедоступными меньше трех лет назад.

В тот день, 11 октября 1833года, Александр Сергеевичнаходится на расстоянии несколькихтысяч верст от Петербурга, вБолдине. Пушкин счастлив, работаетзапоем, пишет. Среди прочего пишетписьмо жене: “... не кокетничай сцарем... Что касается до тебя, тослава о твоей красоте достигла донашей попадьи, которая уверяет, чтоты всем взяла, не только лицом, да ифигурой. Чего тебе больше”. Черезнедели три, 30 октября, Пушкин пишетжене из Болдина: “Ты, кажется, непутем искокетничалась. Смотри:недаром кокетство не в моде ипочитается признаком дурного тона.В нем толку мало. Ты радуешься, чтоза тобою, как за сучкой, бегаюткобели, подняв хвост трубочкой ипонюхивая тебе з...; есть чемурадоваться!... Было бы корыто, асвиньи будут. К чему тебе приниматьмужчин, которые за тобой ухаживают?Не знаешь, на кого попадешь. Прочтибасню А. Измайлова о Фоме и Кузьме.Фома накормил Кузьму икрой иселедкой. Кузьма стал просить пить,а Фома не дал. Кузьма и прибил Фомукак каналью. Из этого поэт выводитследующее нравоучение: красавицы!Не кормите селедкой, если не хотитепить давать: не то можете наскочитьна Кузьму... Я не ревнив, да и знаю,что ты во все тяжкое не пустишься;но ты знаешь, как я не люблю все, чтопахнет московской барышней, все,что не comme il faut, все, что vulgar...” И вэтом же письме противопоставляетоблику “московской барышни”“милый простой аристократическийтон” своей жены. Конечно же,Наталья Николаевна пишет мужу окаких-то светских сплетнях, окаких-то своих воздыхателях. Письмаее до нас не дошли, подробностей иимен мы не знаем. Да важно ли это?Важно другое. Наделенныйтаинственным непостижимымпредчувствием, Пушкин рассказываетжене басню, о которой мы ещевспомним.

Сначала Дантеспоселился в Английском трактире наГалерной улице во втором этаже.Адлерберг сообщает ему по этомуадресу, что сразу после Крещениягенерал Сухозанет подвергнет егоэкзамену. Позже Дантес переедетжить к Луи Геккерну в голландскоепосольство на Невском проспекте, 48,в двухэтажный дом, второй этажкоторого Геккерн арендовал у графаВлодека. Сюда же после 10 января 1837года переедет молодая жена Жоржа,Екатерина Николаевна Гончарова,свояченица Пушкина. Впрочем, и обэтом позже...

Конечно, о Дантесе покаи речи нет. Лишь несколько месяцевспустя, 14 февраля 1834 года, будетиздан приказ по Кавалергардскомуполку о зачислении его в полккорнетом. Пушкин делает запись вдневнике: “26 января. Барон д'Антес имаркиз де Пина, два шуана, будутприняты в гвардию прямо офицерами.Гвардия ропщет”. Дантес делаетбыструю карьеру. Чего о Пушкине нескажешь (если слово “карьера” кнему вообще применимо). Пушкинвпервые надел чиновничий мундир, очем пишет в дневнике: “1 января.Третьего дня я пожалован вкамер-юнкеры (что довольнонеприлично моим летам). Но дворухотелось, чтоб Наталья Николаевнатанцевала в Аничкове. Там я жесделаюсь русским Dangeau...” и далее:“... а по мне хоть в камер-пажи,только б не заставили меня учитьсяфранцузским вокабулам иарифметике”. Пушкину шел 35-й год.Какой-нибудь ничтожный СергейСеменович Уваров получил начальныйпридворный чин в 18 лет. Но НатальяНиколаевна должна была появлятьсяи плясать в Аничковом дворце... И ужечерез три месяца Пушкин записываетв дневник: “6 марта. Слава богу!Масленица кончилась, а с нею ибалы... Все кончилось тем, что женамоя выкинула. Вот до чегодоплясались”.

В одном из последнихболдинских писем к жене онвозвращается к начатой теме:“Женка, женка! Я езжу по большимдорогам, живу по три месяца в леснойглуши, останавливаюсь в пакостнойМоскве, которую ненавижу, — длячего? — Для тебя, женка; чтоб ты быласпокойна и блистала себе наздоровье, как прилично в твои лета ис твоею красотою. Побереги же и тыменя. К хлопотам, неразлучным сжизнью мужчины, не прибавляйбеспокойств семейственных,ревности etc, etc. Не говоря об cocuage*...”

К сожалению, ответныеписьма Натальи Николаевны нам неизвестны. Любила ли юная красавицасвоего мужа? Не раз высказывалосьмнение, что она была неглубокой,поверхностной натурой, не понималамасштаба личности мужа, былабезразлична к его творчеству, неразделяла его забот и что сердце еене было разбужено, дремало до порыдо времени, не зная любви. Давайтезабежим вперед и прочтем известноеписьмо Натальи Николаевны братуДмитрию Николаевичу, написанное виюле 1836 года и посланное изПетербурга в Полотняный Завод:“Теперь я хочу немного поговоритьс тобой о моих личных делах. Тызнаешь, что пока я могла обойтисьбез помощи из дома, я это делала, носейчас мое положение таково, что ясчитаю даже своим долгом помочьмоему мужу в том затруднительномположении, в котором он находится;несправедливо, чтобы вся тяжестьсодержания моей большой семьипадала на него одного, вот почему явынуждена, дорогой брат, прибегнутьк твоей доброте и великодушномусердцу, чтобы умолять тебяназначить мне с помощью материсодержание, равное тому, какоеполучают сестры, и если этовозможно, чтобы я начала получатьего до января, то есть с будущегомесяца. Я тебе откровеннопризнаюсь, что мы в такомбедственном положении, что бываютдни, когда я не знаю как вести дом,голова у меня идет кругом. Мне оченьне хочется беспокоить мужа всемисвоими мелкими хозяйственнымихлопотами, и без того я вижу, как онпечален, подавлен, не может спать поночам и, следственно, в такомнастроении не в состоянии работать,чтобы обеспечить нам средства ксуществованию: для того, чтобы онмог сочинять, голова его должнабыть свободна. И, стало быть тылегко поймешь, дорогой Дмитрий, чтоя обратилась к тебе, чтобы ты мнепомог в моей крайней нужде. Мой муждал мне столько доказательствсвоей деликатности и бескорыстия,что будет совершенно справедливо,если я со своей стороны постараюсьоблегчить его положение; по крайнеймере содержание, которое ты мненазначишь, пойдет на детей, а этоуже благородная цель. Я прошу у тебяэтого одолжения без ведома моегомужа, потому что если бы он знал обэтом, то, несмотря на стесненныеобстоятельства, в которых оннаходится, он помешал бы мне этосделать. Итак, ты не рассердишься наменя, дорогой Дмитрий, за то, чтоесть нескромного в моей просьбе,будь уверен, что только крайняянеобходимость придает мне смелостьдокучать тебе”.

Весною 1834 года НатальяНиколаевна уезжает на лето вкалужское имение Гончаровых —Полотняный Завод. В одном из летнихписем Пушкин пишет короткую фразу,которая выражает все его чувства:тоску по жене и любовь к ней. “Ядолжен был на тебе жениться, потомучто всю жизнь был бы без тебянесчастлив”. И там же в письме:“Зависимость жизни семейственнойделает человека болеенравственным”. В начале января 1836года Пушкин писал П. В. Нащокину:“Мое семейство умножается, растет,шумит около меня. Теперь, кажется, ина жизнь нечего роптать, и старостинечего бояться”. Чем враждебнеесветский Петербург, злеепреследование цензуры, удушливееобщественная жизнь и горшенепонимание близких друзей, темближе и важнее становились дляПушкина семья, его дом. О чем хорошосказал Ю. М. Лотман, когда назвал домПушкина, его семью “цитадельюличной независимости ичеловеческого достоинства”. Чтоочень важно понять. Без этого нераскрыть ту психологическую драму,которая разыгралась в душе поэта вконце 1836 года, когда цитадельобрушилась.

Пока Жорж Дантеспримеряет белый мундир исверкающую золотом кирасукавалергарда, знакомится сдрузьями по полку, заводит дружбу сАлександром и Сергеем Трубецкими,Адольфом Бетанкуром и АлександромПолетикой, прозванным в полку“божьей коровкой”, продолжим наше“медленное” чтение, заглянем вдневник Пушкина, где 17 мартапоявляется запись: “Много говорято бале, который должно датьдворянство по случаюсовершеннолетия государянаследника... Вероятно, купечестводаст также свой бал. Праздниковбудет на полмиллиона. Что скажетнарод, умирающий с голода?” Вопрос,на который Пушкин уже сам ответил 7ноября 1825 года, окончив “БорисаГодунова”: “Народ безмолвствует”.Как все современно, злободневно, неправда ли? В тот же день Пушкинзаносит в дневник: “Вчера былосовещание литературное у Греча обиздании русского “Conversation's Lexicon”**. Насбыло человек со сто, большею частьюнеизвестных мне русских великихлюдей. Я подсмотрел многошарлатанства и очень мало толку...Вяземский не был приглашен на сиелитературное сборище”. Или вотзапись в дневнике 20 марта:“Третьего дня был бал у кн.Мещерского. Из кареты моей укралиподушки, но оставили медвежийковер, вероятно за недосугом”. 2апреля 1834 года в дневнике поэтапоявляется такая запись: “Впрошлое воскресенье обедал я уСперанского. Он рассказал мне освоем изгнании в 1812 году. Он высланбыл по Тихвинской глухой дороге.Ему дан был в провожатыеполицейский чиновник, человекдобрый и глупый. На одной станции недавали ему лошадей; чиновник пришелпросить покровительства у своегоарестанта: Вашепревосходительство! Помилуйте!Заступитесь великодушно. Этиканальи лошадей нам не дают”.Пройдет почти три четверти века,ничего не изменится, и Чеховнапишет своего “Хамелеона”.Ничего не изменится и позже.“Говорят, — пишет в дневникеПушкин 16 апреля, — будто бы на дняхвыйдет указ о том, что уничтожаетсяправо русским подданным пребыватьв чужих краях. Жаль во всехотношениях, если слух сейоправдается”. Тогда слухоправдался, но частично. Полностьюон оправдался сто лет спустя. А воткак Пушкин пишет в дневнике о царе.Московская почта перлюстрировалаего письма к жене. Пушкин замечает 10мая: “...я могу быть подданным, дажерабом, но холопом и шутом не буду и уцаря небесного. Однако, какаяглубокая безнравственность впривычках нашего правительства!Полиция распечатывает письма мужак жене и приносит читать их царю..., ицарь не стыдится в том признаться —и давать ход интриге, достойнойВидока и Булгарина!” А вот запись,сделанная 21 мая: “Кто-то сказал огосударе: В нем много от прапорщикаи немного от Петра Великого”.Тургенев назвал Пушкина “самымрусским человеком своего времени”,а Гоголь еще раньше высказал мысльо том, что Пушкин явил собою типрусского человека в его высшемразвитии.

А если перечитатьписьма Пушкина к жене, топоражаешься, как много в них нетолько хозяйственных, но чистолитературных и издательских забот.Пушкин делится с женой самымисокровенными и горькими мыслями орусской жизни, о “свинскомПетербурге”, где живешь “междупасквилями и доносами”, о горькойсудьбе писателя и журналиста вРоссии. В том же 1836 году он напишет:“Черт догадал меня родиться вРоссии с душой и талантом!” Но ведьэто разговор с умным, понимающимсобеседником. Нет, не была НатальяНиколаевна глупой, пустой ибездушной светской красавицей,хотя до ума и проницательностиДарьи Федоровны Фикельмон ейнаверняка было далеко. Оназаботливая жена и хорошая мать. Ачто до сердца... Подождем. Ведьсейчас еще ранняя весна 1834 года.

Читатель можетподумать, что в своем “медленномчтении”, как говорил Эйдельман, мыотвлеклись и с дороги на Чернуюречку свернули не в ту сторону.Нисколько. Пока кавалергардобустраивается, несет службу,танцует на балах, пока его ждутроскошные комнаты голландскогопосольства с драгоценнымантиквариатом, восточными вазами,картинами и другими раритетами,которые Луи Геккерн собирает соскупой мелочной страстью, мынемного рассказали о Пушкине иНаталье Николаевне их жесобственными словами. Подходит кконцу 1834 год. 18 декабря Пушкин пишетв дневнике: “Третьего дня я был вАничковом. Опишу все в подробности,в пользу будущего Вальтер Скотта.Придворный лакей поутру явился комне с приглашением: быть в 8 споловиной часов в Аничковом, мне вмундирном фраке, НатальеНиколаевне как обыкновенно. В 9часов мы приехали. На лестницевстретил я старую графинюБобринскую, которая всегда...выводит меня из хлопот. Оназаметила, что у меня треугольнаяшляпа с плюмажем (не по форме: вАничков ездят с круглыми шляпами;но это еще не все). Гостей было ужедовольно; бал началсяконтрдансами... Граф Бобринский,заметя мою треугольную шляпу, велелпринести мне круглую. Мне дали одну,такую засаленную помадой, чтоперчатки у меня промокли ипожелтели... У Дуро спросили, какнаходит он бал. — Je m'ennuie, — отвечалон. — Pourquoi cela? — On est debout, et j'aime a` etreassis...”*** Маркиз де Дуро, английскийпутешественник, представлялсяНиколаю на балу. Его фраза Пушкинупонравилась. Пушкину самому искучно, и противно. Будущий ВальтерСкотт (для которого поэт пишет) могбы с его слов живо изобразить сцену.Пушкин, низкого роста, в нелепомпридворном мундире, в дикой шляпе скруглыми полями и рядом прекраснаяНаталья Николаевна, выше его почтина голову, затянутая, с осинойталией... И мы уже можем представитьвсе будущие балы 1835 и 36 годов,блестящего ловкого кавалергарда,танцующего мазурку с первойпетербургской красавицей, и поэта вполосатом кафтане, “мрачного какночь, нахмуренного, как Юпитер вогневе” ****. Все трое могли встретитьсяуже на этом балу.

А теперь скажите,дорогой читатель, положа руку насердце, много ли русских советскихписателей осмелилось (хотя бы втайном дневнике) написать оСталине, что в нем много отковарного сатрапа, но мало от“корифея науки”? Но Гоголь прав.Время равнения на Пушкина еще ненастало, но оно обязательно придет.

Министр С. С. Уваров ипредседатель Санкт-Петербургскогоцензурного комитета М. А.Дондуков-Корсаков затягиваютцензурную петлю и травят Пушкина. Аведь царь обещал ему еще в 1826 годуограничить цензуру своим личнымконтролем. В феврале 1835 года Пушкинпишет: “В публике очень бранятмоего Пугачева, а что хуже — непокупают. Уваров большой подлец. Онкричит о моей книге, как овозмутительном сочинении. Егоклеврет Дондуков (дурак и бардаш)преследует меня своим цензурнымкомитетом. Он не соглашается, чтобыя печатал свои сочинения с одногосогласия государя. Царь любит, дапсарь не любит. Кстати об Уварове:это большой негодяй и шарлатан...” Кконцу 1835 года, когда Пушкин своим“Лукуллом” пригвоздил “негодяя ишарлатана” к позорному столбу,Сергей Семенович Уваров имел ужевсе мыслимые должности и звания.Одно их перечисление заняло быстраницу. Вот только некоторые:президент Академии наук, членРоссийской академии, член Академиихудожеств, министр просвещения,председатель Главного управленияцензуры, член Государственногосовета, председатель комитетаучебных заведений, действительныйтайный советник. Страсть кколлекционированию должностей,званий и орденов при полномотсутствии таланта сохранится вРоссии надолго. Еще в 1834 году Пушкинписал в дневнике о смерти Кочубея:“Казалось, смерть такогоничтожного человека не должна быласделать никакого переворота втечении дел. Но такова бедностьРоссии в государственных людях, чтои Кочубея некем заменить!”

Наступил 1835 год. 8января Пушкин пишет в дневнике:“Начнем новый год злословием, насчастье...” Счастья новый год непринесет. Тиски нужды продолжаютсжиматься. Чтобы сократить расходыи литературным трудом заработатьденьги, надо было ехать с семьейнадолго в деревню. Но царь отпускане давал, а отставка лишала поэтадоступа к архивам и литературногозаработка. Получался заколдованныйкруг. Пушкин пишет в дневнике:“Выкупив бриллианты НатальиНиколаевны, заложенные вмосковском ломбарде, я принужденбыл их перезаложить в частные руки,не согласившись продать их забесценок”. К 1 января 1836 года долгПушкина превышал 77 тысяч рублей. Аего жалование в год составляловсего 5 тысяч. А бриллианты женыпоэт так и не смог выкупить до концасвоей жизни. Издание“Современника”, разрешенное вначале 1836 года, не облегчиломатериального положения семьиПушкина.

“Царствуй,лежа на боку”.

В феврале 1835года Пушкин пишет в дневнике:“Цензура не пропустила следующиестихи в сказке моей о Золотомпетушке:

“Ладно ль заморем иль худо? Икакое в свете чудо?”

Если бы Пушкинзнал, что и через 120 лет цензура вРоссии не изменится! Рассказывают,что в 1951 году в период борьбы скосмополитизмом в каком-тоиздательстве пушкинская “Сказка оцаре Салтане” была подвергнута“редакции”. Как известно, навопрос царя:

“За моремжитье не худо; Всвете ж вот какое чудо: Остров на море лежит...”

гости отвечают:

За моремжитье плохое, Всвете ж чудо вот какое: Остров на море лежит...

и так далее. В“отредактированном” советскомтексте гости отвечали:

Весной 1835 годаголландский посланник покидаетПетербург, едет в отпуск. 18 мая 1835года Жорж Дантес пишет будущемуотцу*****:

И уже совсем недавно, вгорбачевские времена, во времяпартийной кампании противалкоголизма запрещалось по радиочитать “Вакхическую песнь”. Так,может, Пушкину было бы легче, знайон, что за полтораста лет цензура вРоссии не изменится? Надо думать —наоборот.

Всецелопреданный вам, Ж. Дантес ”

“ ... Мое письмо найдетвас уже устроенным, довольным ипознакомившимся с папенькойДантесом. Мне чрезвычайнолюбопытно прочесть ваше следующееписьмо, чтобы узнать, довольны ли вывыбором вод и обществом, тамнайденным. Как бы все было по-иному,будь я не одинок, как сейчас, а свами! Как был бы счастлив! Пустоту,которую обнажило ваше отсутствие,невозможно выразить словами. Я немогу найти для нее лучшегосравнения, чем с той, что вы, должнобыть чувствуете сами, ибо хотьпорой вы и принимали меня, ворча (я,конечно, имею в виду время важнойдепеши), я знал тем не менее, что вырады немного поболтать; для вас, каки для меня, вошло в необходимостьвидеться в любое время дня. Приехавв Россию, я ожидал, что найду тамтолько чужих людей, так что вы сталидля меня провидением! Ибо друг, каквы говорите, — слово неточное, ведьдруг не сделал бы для меня того, чтосделали вы, еще меня не зная.Наконец, вы меня избаловали, я кэтому привык, так скоро привыкаешьк счастью, а вдобавок —снисходительность, которой яникогда не нашел бы в отце. И что же,вдруг оказаться среди людейзавистливых и ревнующих к моемуположению, вот и представьте, каксильно я чувствую разницу и как мнеприходится ежечасно осознавать,что вас больше здесь нет. Прощайте,дорогой друг. Лечитесь как следует,а развлекайтесь еще больше, и, яуверен, вы вернетесь к нам в добромздоровье и с таким самочувствием,что, точно в 20 лет, сможете жить всвое удовольствие, не беспокоясь нио чем на свете. По крайней мере,таково мое пожелание, вы знаете, какя вас люблю, и от всей души, пока жецелую вас так же, как люблю, то естьочень крепко.

“ Павловск, 20июня 1835 г.

И в следующихписьмах Дантес настойчиво инеукоснительно выражает своюлюбовь к Луи Геккерну. Была ли то насамом деле любовь или толькоблагодарность — кто знает? Для насне столь уж и интересно. Но можнотвердо верить автору, что встреча сГеккерном стала для него, как онпишет, провидением. Это иматериальная поддержка, и светскиесвязи, без которых завоеватьсеверную русскую столицу было бынелегко. А Дантес только и думает облестящей карьере, о цели, к которойон стремится всеми возможнымиспособами. Что видно хотя бы из егописьма от 20 июня:

Мой дорогой друг, увас постоянные страхи о моемблагополучии, совершеннонеобоснованные; перед отъездом выдали мне достаточно, чтобы с честьюи спокойно выпутаться иззатруднений, особенно, когда мывозвратимся в город. В лагере я ивпрямь немного стеснен, но этовсего на несколько месяцев, а кактолько вернусь в город, все будетпрекрасно; да если в моей кассе иобнаружится недостаток во времяманевров (чего не думаю), уверяю, ятотчас вас предупрежу, так что вашедоброе сердце может быть спокойно:раз я ни о чем не прошу,следовательно, ни в чем ненуждаюсь... ”

Мой дорогой друг,как я счастлив: сию минуту получил яписьмо сестры, сообщающее, что выприехали в Баден-Баден и, что мнемного интереснее, что вы всовершенном здравии. Мой бедныйстарый отец в восторге. Итак, онпишет, что невозможно испытыватьбольшую привязанность, чем вы комне, что вы ни на минуту нерасстаетесь с моим портретом.Благодарю, благодарю тысячу раз,мой дорогой, и мое единственноепостоянное желание — чтобы вамникогда не довелось раскаяться всвоей доброте и жертвах, на которыевы себя обрекаете ради меня; я женадеюсь сделать карьеру,достаточно блестящую для того,чтобы это было лестно для вашегосамолюбия, будучи убежден, что вамэто будет наилучшимвознаграждением, коего жаждет вашесердце.

Между тем Дантес делаетвсе новые успехи и по службе, и всвете. О чем свидетельствуетследующее письмо от 14 июля:

Я не собираюсьцитировать все письма Дантеса,приводить их полностью. Наминтересна только та их часть,которая позволит восстановитьконтекст двух отрывков,опубликованных Анри Труайя. Еслисравнить эти вырванные изконтекста отрывки с замочнойскважиной, то письма Дантеса —дверь, распахнутая в квартируврагов Пушкина, что даетвозможность многое прояснить.

Дантес называетГеккерна “благодетелем” и пишет,что “не дожидался этого последнегосвидетельства, чтобы обещать вамдружбу”. Какого свидетельства? Сами отвечает: готовности “отдатьсвое имя, свое состояние”. Каквсегда, Луи Геккерн ревнив. Но этоеще не та жгучая ревность, котораяохватит его позже. Сейчас онупрекает Дантеса в том, что егослова о любви и верности — простофразы. Не читая ответных писемГеккерна, мы слышим его голос. Онэхом доносится до нас из письмаДантеса, датированного 1 сентября1835 года:

“. ..Однако,следует быть справедливым, ведь досих пор я говорил вам только оплохой стороне наших маневров, амежду тем мы находили в нихудовольствия: празднества шличередой, а Императрица была ко мнепо-прежнему добра, ибо всякий раз,как приглашали из полка трехофицеров, я оказывался в их числе; иИмператор все так же оказывает мнеблаговоление. Как видите, мойдобрейший, с этой стороны всеосталось неизменным. ПринцНидерландский (принц ВильгельмОранский. — В. Ф.) тоже весьмалюбезен, он при каждом удобномслучае осведомляется о вас испрашивает, улучшается ли вашездоровье; можете вообразить, как ясчастлив, когда могу сказать ему,что у вас все идет на лад, и высовершенно поправитесь к будущемугоду... Он уверил меня, раз тамошниеврачи прописывают вам лечениевиноградом — это лучшеедоказательство полноговосстановления вашего здоровья.Представляю, какая радость была вСульце, когда там узнали, что выприедете на две недели, а еслиненароком вам и случится тампоскучать, заранее прошу вашейснисходительности. Они так захотятвас развлечь, что в конце концовнаскучат. Да может ли быть по-иному,разве вы не благодетель для нихвсех; ведь в наше время <трудно>найти в чужестранце человека,который готов отдать свое имя, своесостояние, а взамен просит лишьдружбы; дорогой мой, надо быть вамии иметь такую благородную душу, какваша, для того, чтобы благо другихсоставило ваше собственноесчастье; повторяю то, что уже не развам говорил — мне легко будетстремление всегда вас радовать, ибоя не дожидался от вас этогопоследнего свидетельства, чтобыобещать вам дружбу, котораязакончится только со мною: все, чтоя здесь говорю — не просто фразы,как вы меня упрекали в последнемписьме; раз уж мне невозможно иначевыразить все, что я чувствую, вампридется покориться и читать обэтом, ежели вы хотите узнать всю моюдушу... ”

В нашем полку новыеприключения. Бог весть, как всеокончится на сей раз. На днях СергейТрубецкой с еще двумя моимитоварищами, после более чемобильного ужина в загородномресторане, на обратном путипринялись разбивать все фасадыпридорожных домов; вообразите, чтоза шум случился назавтра. Владельцыпришли с жалобой к графу Чернышеву(военному министру. — В. Ф.), а онприказал поместить этих господ вкордегардию и отправил рапорт ЕгоВеличеству в Калугу. Это одно. А воти другое: на днях, во времяпредставления в Александринскомтеатре, из ложи, где были офицерынашего полка, бросили набитыйбумажками гондон в актрису, имевшуюнесчастье не понравиться.Представьте, какую суматоху этовызвало в спектакле. Так чтоИмператору отослали второй рапорт;и если Император вспомнит своислова перед отъездом, что, случись вполку малейший скандал, онпереведет виновных в армию, то я,конечно, не хотел бы оказаться на ихместе, ведь эти бедняги разрушатсвою карьеру, и все из-за шуток,которые ни смешны, ни умны, да и самаигра не стоила свеч.

“ Дорогой мой, выбольшое дитя. К чему настаивать,чтобы я говорил вам “ты”, точно этослово может придать большуюценность мысли и когда я говорю “явас люблю” — я менеечистосердечен, чем если бы сказал“я тебя люблю”. К тому же, видители, мне пришлось бы отвыкать отэтого в свете, ведь там вы занимаететакое место, что молодому человекувроде меня не подобает бытьбесцеремонным. Правда, вы сами —совсем другое дело. Уже довольнодавно я просил об этом, такоеобращение от вас ко мне —прекрасно; впрочем, это не более чеммои обычные рассуждения;безусловно, не мне жеманиться передвами, Господь мне свидетель...

Другиерассказывают, что Поль засталЛаферьера у окна подсматривающим вщелку, как он, Поль, завоевываетблагосклонность у своихвозлюбленных. Коротко говоря, как яи писал, за этим последовала параоплеух, и Лаферьера с огромнымтрудом заставили продолжатьпредставление, ибо он полагает, чточеловек его ранга может предстатьперед публикой, только омывшиськровью врага.

Коль скоро язаговорил о театре, надо войти и закулисы и рассказать, что новогопроизошло после вашего отъезда.Между красавчиком Полем иЛаферьером (актеры французскойтруппы. — В. Ф.) — война насмерть! Ивсе из-за пощечины, полученнойпоследним от первого; зевакирассказывают, что они ревнуют другдруга из-за любви старухи Истоминой(прославленная Пушкиным балерина.— В. Ф.), поскольку считается, чтоона хочет уйти от Поля к Лаферьеру.

Если пренебречь“театральными” новостями и“развлечениями” господкавалергардов, следует обратитьвнимание на две фразы этого письма.Дантес в общем не осуждаетповедение своих полковых друзей, нопишет, что “бедняги разрушат своюкарьеру” и что он “не хотел быоказаться на их месте”. Карьера. ЕйДантес подчиняет все, все приноситей в жертву, ради нее ему “неподобает быть бесцеремонным” иобращаться “на ты” к голландскомупосланнику, хотя он сам просит отом. Но это не принято в свете. Иможет повредить карьере молодогочеловека. Супруга, о которой пишетДантес, — его любовница. Он несчитает возможным назвать в письмеее имя. Но в этом и нетнеобходимости. Как следует изписьма, эта любовная связь у неготянется еще с начала 1834 года и,стало быть, хорошо известна ЛуиГеккерну. Разумеется, бароннедоволен. Но что же поделаешь!Дантес здоров и молод ипринадлежит, как сейчас говорят, ксексуальному большинству.

... Бедная мояСупруга в сильнейшем отчаянье,несчастная несколько дней назадпотеряла одного ребенка, и ей ещегрозит потеря второго; для материэто поистине ужасно, я же, при самыхлучших намерениях, не смогузаменить их. Это доказано опытомвсего прошлого года... ”

Дантес в одном изследующих писем продолжаетрассказывать о петербургских“театральных” новостях. Ониинтересны для характеристики егоадресата, барона Луи Геккерна.

Пушкин проводитсентябрь в Михайловском. Но осеньне дарит ему вдохновения. Пушкинуне работается. Он пишет жене изТригорского в Петербург 25 сентября:“В Михайловском нашел я всепо-старому, кроме того, что нет уж внем няни моей и что около знакомыхстарых сосен поднялась, во времямоего отсутствия, молодая сосноваясемья, на которую досадно мнесмотреть, как иногда досадно мневидеть молодых кавалергардов набалах, на которых уж не пляшу. Ноделать нечего; все кругом меняговорит, что я старею... Что тыделаешь, моя красавица в моемотсутствии? Расскажи, что тебязанимает, куда ты ездишь...”

Оказывается ,гомосексуалист Лаферьер былблизким другом Луи Геккерна. Ивообще, все эти события из жизнифранцузской актерской среды исексуального меньшинства былиголландскому посланнику интересны.

“ ... Как видите,мой дорогой, на севере кровьчрезмерно горяча, и тот, ктоприезжает туда уже таким, в этомклимате ничего не теряет. Высможете судить об этом по следующейистории. Прекрасный Поль получилотпуск на 28 дней, чтобы отправитьсяна поиски похитителя сердцаИстоминой и, перерезав ему горло,перерезать себе; по крайней мере,так он говорит. Оказывается,соблазнителем был вовсе не вашблизкий друг Лаферьер, как я писалраньше, но пощечины Поля досталиськак раз ему. К тому же выясняется,что Лаферьер изменил ему со своимприятелем, недавно приехавшим изПарижа. А вот и еще история. Послеэтого приключения Лаферьеротказался играть в “Жребии”, еслиГедеонов (директор императорскихтеатров. — В. Ф.) не получит от Поляписьма о том, что тот не давал емупощечин; сами понимаете, когданачальник просит, он легкополучает, так что Поль обнародовали издал преглупое письмо, котороеразносили по домам вместе сафишами. Я в отчаянии, что потерялсвое, я переписал бы для вас самыеумные пассажи, чтобы датьпредставление о других ”.

“. ..Если бы тызнал, как меня радуют всеподробности о покупке земли, с чемты, вероятно, теперь покончил; ведья всегда мечтал, чтобы тыобосновался в этой стране (то естьпод Фрайбургом, на границе сЭльзасом. — В. Ф.). Раньше я всегдаостерегался говорить об этомоткровенно, ибо, зная, как ты добр, ямог бы оказать на тебя влияние, чегомне бы не хотелось, ведь стоилоположиться на твой вкус и опыт, ибоя убежден, что мне всегда будет отэтого лучше. Однако, если покупкаеще не состоялась, советую бытьочень внимательным, ведь немцы невсегда так глупы, как кажутся, а тыдолжен непременно извлечь из этоговыгоду, особенно если платишьналичными, а такие любители весьмаредки в этой стране, где деньги наулицах не валяются. Я также говорилобиняком Клейну о твоем намерениикупить землю где-нибудь в Германии;по его словам это было бы в высшейстепени благоразумно, принимая вовнимание, что держать деньги впортфеле выгодно только торговцам,поскольку это позволяет оченьлегко и намного увеличить прибыль ииногда компенсирует риск, с которымэто связано; для того же, кто простотак держит деньги при себе, этойвыгоды уже нет... ”

Вот еще один отрывок изписьма от 26 ноября 1835 года, котороеЖорж Дантес посылает Геккерну,гостящему у его семьи в Сульце иведущему переговоры об усыновленииЖоржа:

В конце письма — важнаяприписка: “Едва не забыл сказать,что разрываю отношения со своейСупругой и надеюсь, что в следующемписьме сообщу тебе об окончаниимоего романа”. Обратим внимание,что Дантес объявляет о разрыве сэтой женщиной в конце ноября 1835года.

Далее Дантес пишет освадьбе Монферрана, построившегоИсаакиевский собор. Монферранженился на французской актрисеЭлизе де Бонне.

Вот еще два отрывка изписьма Дантеса, посланногоГеккерну 28 декабря 1835 года:

Цитированное письмоважно для характеристики ЖоржаДантеса. Дантес — практичен. Он,достойный сын Эльзаса, знает ценуденьгам и знает, как извлечь из нихвыгоду. За его веселостью,легкостью, остроумием иобщительностью, которые такпривлекали к нему сердца впетербургском свете, скрываетсятрезвая, практичная и расчетливаянатура. И еще одна черта. Его блеск иостроумие часто граничат сравнодушным холодным цинизмом.Надо отдать должное егоэпистолярному искусству: лучше осебе не расскажешь. К тому же письмаГеккерну носят сугубодоверительный характер, что мывсегда должны иметь в виду,размышляя о достоверностивыраженных в письме чувств.

Мой дорогой друг, уменя два твоих письма, а я еще ни наодно не ответил, но дело тут не внебрежении или лени. Недавно язанимался фехтованием у Грюнерса иполучил удар по кисти саблей,рассадившей мне большой палец, такчто всего несколько дней, как я могуим снова пользоваться. К тому же япросил этого дурня Жанвера (баронГеверс, секретарь голландскогопосольства. — В. Ф.) тебе написать,не знаю, сделал ли он это, но теперьу меня уже все зажило, и я попытаюсьнаверстать упущенное.

“ ...Вот, мойдорогой, все мысли, что приходят мнена ум, когда думаю о тебе; возможно,я сумел бы изложить их изящнее, номне все так же пришлось быповторять, что никогда я не любилникого, кроме тебя. Когда же тыговоришь, что не мог бы пережитьменя, случись со мною беда, неужелиты думаешь, что мне такая мысльникогда не приходила в голову? Ноя-то много рассудительней тебя, яэти мысли гоню, как жуткие кошмары.Да ведь во что бы превратилась нашажизнь, если, будучи поистинесчастливыми, мы стали быразвлекаться, распаляя воображениеи тревожась о всех несчастьях, чтомогут приключиться. Ведь онапревратилась бы в постоянную муку,и, право же, если уж ты не заслужилсчастья, то и никто, кроме тебя егоне заслуживает.

Из новостей нетничего интересного, разве приездгосподина де Баранта, французскогопосла (в конце 1835 г. французскоепосольство во главе с де Барантомприбыло в Петербург. — В. Ф.),который произвел довольно приятноевпечатление своей внешностью, а тызнаешь, что в этом-то вся суть;вечером в день его представления кодвору Его Величество спросил,знаком ли я с ним, и добавил, что виду него совершенно достойногочеловека...

...Мнепредставляется, что всего труднеебудет получить благосклонностьИмператора, ведь я действительноничего не сделал, чтобы заслужитьее. Креста он не может пожаловать:чин! На днях должна наступить мояочередь, и, если ничего нового неслучится, ты, может быть, найдешьменя поручиком, так как я 2-й корнет,а в полку есть три вакансии. Я дажедумаю, что было бы неблагоразумнодокучать ему с протекцией, ибополагаю, что милость ко мнеосновывается на том только, что яникогда ничего не просил, а это делодля них непривычное со стороныслужащих им иностранцев. И,насколько могу судить, обращение сомною Императора стоит сейчасдороже, чем та малость, которую онмог бы мне пожаловать. На последнембалу в Аничкове Его Величество былчрезвычайно приветлив и беседовалсо мною очень долго. Во времяразговора я уронил свой султан, и онсказал мне смеясь: “Прошу васбыстрее поднять эти цвета, ибо япозволю вам снять их только с тем,чтобы вы надели свои”, а я ответил,что заранее согласен с этимраспоряжением. Император: “Ноименно это я и имею в виду, однако,коль вам невозможно быстрополучить назад свои, советуюдорожить этими”, на что я ответил,что его цвета уж очень хороши и мнев них слишком приятно, чтобыспешить их оставить (имелась в видубелая лилия Бурбонов и белый султанроссийского кавалергарда. — В. Ф.);тогда он многократно со мноюраскланялся, шутя, как ты понимаешь,и сказал, что я слишком уж любезен иучтив, причем все это произошло квеликому отчаяниюприсутствовавших, которые съели быменя, если бы глаза могли кусать.

Геккерн пишет Дантесу,что, случись с ним беда, он это непереживет. Геккерн предчувствуетбеду на расстоянии. Его страхипонятны: молодой человек вПетербурге больше полугода один. Нопока молодой человек в порядке,несет службу, делает карьеру ибольше всего дорожит благоволениемцаря.

...Прощай, мойдрагоценный друг, целую тебя в обещеки и желаю счастливого новогогода, хоть это и лишнее, ведь ятолько что прочел в письме сестры,что ты отменно себя чувствуешь ”.

“ Мойдрагоценный друг, я не хочу медлитьс рассказом о том, сколько счастьядоставило мне твое письмо от 24-го: яже знал, что Король не станетпротивиться твоей просьбе, нополагал, что это причинит ещебольше затруднений и хлопот, имысль эта была тяжела, посколькуэто дело оказывалось для тебя ещеодним поводом для огорчений иозаботило бы тебя, а тебе ведь ужепора бы отдыхать да смотреть, как ястараюсь заслужить всеблагодеяния. Однако будь вполнеуверен, мне никогда не потребовалсябы королевский приказ, чтобы нерасставаться с тобою и посвятитьвсе мое существование тебе — всему,что есть в мире доброго и что ялюблю более всего, да, более всего... ”

И вот 24 декабря 1836 года.Геккерн из Парижа присылаетДантесу письмо с радостнымсообщением. Голландский дворнаконец признал усыновление.Теперь Дантес — законный наследникимени и состояния Геккерна. ГеоргГеккерн — таково теперь егоофициальное имя. Теперь Дантес нетолько самый модный молодойчеловек при дворе, но и выгодныйжених. Обо всем этом мы узнаем изписьма Дантеса от 6 января 1836 года:

5 февраля 1836 года Пушкинпишет Н. Г. Репнину раздраженноеписьмо, требуя объяснений по поводуоскорбительных отзывов некоегоБоголюбова (человека С. С. Уварова),будто бы исходящих от Репнина. Всловах этого письма: “...какдворянин и отец семейства, я долженблюсти мою честь и то имя, котороеоставлю моим детям...” —чувствуется оскорбленноесамолюбие и смятенное состояниедуши поэта. И, как мы увидим, датаписьма не случайна.

Итак, наступил 1836 год.Пушкин, обрадованный разрешениемиздавать “Современник”, возлагаетнадежды на журнал и “ИсториюПетра”. Но надежды не оправдались.Цензурная петля затягивается всекрепче. Из-за пародии на Уваровапоэт вынужден объясняться сБенкендорфом. Светская придворнаячернь, равняющаяся на самодержца иего клевретов, враждебна. Взявшисьза издание журнала, Пушкин вынуждентерпеть уколы Булгариных,Сенковских, Полевых. Пушкинпереживает душевный кризис. Именнов это время возникают ссоры с В. А.Соллогубом, С. С. Хлюстиным и Н. Г.Репниным, чуть было не кончившиесядуэлями. Позже Соллогуб утверждал,что поэт в эти месяцы сам искалсмерти.

Дантес Геккерну 20января 1836 года:

В довершение всего 29марта умирает Надежда Осиповна, иПушкин один едет хоронить мать вСвятые горы. Там, в Святогорскоммонастыре, он вносит в монастырскуюкассу деньги и покупает себе месторядом с могилой матери. Чтопроисходит с поэтом, что у него надуше?

Мой дорогой друг, тыбыл прав, когда писал в прошлый раз,что подарок от тебя был бы смешон; всамом деле, разве ты не даришь мнеподарков ежедневно, и, не правда ли,только благодаря им я существую:экипаж, шуба; мой дорогой, если бы тыне позволил ими пользоваться, я быне смог выезжать из дому, ведьрусские утверждают, что такойхолодной зимы не было на памятилюдской. Все же единственныйподарок, который мне хотелось быполучить от тебя из Парижа, —перчатки и носки из филозели, этоткань из шелка и шерсти, оченьприятные и теплые вещи, и, думаю,стоят недорого; если не так,посчитаем, что я ничего не говорил.Относительно драпа, думаю, он ненужен: моя шинель вполне послужитдо той поры, когда мы вместеотправимся во Францию, что же доформы, то разница с новою была бытак невелика, что не стоит из-заэтого утруждаться. Ты предлагаешьмне переменить квартиру, но я несогласен, ибо наилучшим образом иудобно устроен в своей, так что струдом без нее обошелся бы, темболее что я был бы стеснен, да и тытоже — ведь кроме постоянныхсолдат на парадной лестнице, из-замоих поздних приездов и швейцарупришлось бы почти всю ночь быть наногах, что было бы мне неприятно.Материи, которые ты предлагаешь,принимаю с благодарностью, и это небудет роскошеством, ведь моя стараямебель почти вся изъеденаживотными; одно условие, что ты самвсе выберешь, по той простойпричине, что у тебя намного большевкуса; цвет же не важен — летомпридется красить комнату, вот ее ивыкрасят в цвет, подходящий кматерии.

“ Мойдрагоценный друг, я, право, виноват,что не сразу ответил на два твоихдобрых и забавных письма, но видишьли, ночью танцы, поутру манеж, апосле полудня сон — вот мое бытиепоследние две недели и еще поменьшей мере столько же в будущем,но самое скверное — то, что ябезумно влюблен! Да, безумно, ибо незнаю, куда преклонить голову. Я неназову тебе ее, ведь письмо можетзатеряться, но вспомни самоепрелестное создание в Петербурге, иты узнаешь имя. Самое же ужасное вмоем положении — что она такжелюбит меня, но видеться мы не можем,до сего времени это немыслимо, ибомуж возмутительно ревнив. Поверяюэто тебе, мой дорогой, как лучшемудругу, и знаю, что ты разделишь моюпечаль, но, во имя Господа, никому нислова, никаких расспросов, за кем яухаживаю. Ты погубил бы ее, сам тогоне желая, я же был бы безутешен;видишь ли, я сделал бы для нее чтоугодно, лишь бы доставить ейрадость, ибо жизнь моя с некоторыхпор — ежеминутная мука. Любить другдруга и не иметь другой возможностипризнаться в этом, как между двумяритурнелями контрданса — ужасно;может статься, я напрасно все этотебе поверяю, и ты назовешь этоглупостями, но сердце мое так полнопечалью, что необходимо облегчитьего хоть немного. Уверен, тыпростишь мне это безумство, ибо эталюбовь отравляет моесуществование. Однако будь спокоен,я осмотрителен и до сих пор былнастолько благоразумен, что тайнаэта принадлежит лишь нам с нею (онаносит то же имя, что и дама, писавшаяк тебе в связи с моим делом о своемотчаянии, но чума и голод разорилиее деревни). Теперь ты долженпонять, что можно потерять рассудокиз-за подобного создания, вособенности если она вас любит!Снова повторяю тебе: ни слова Брею(секретарь баварского посольства.— В. Ф.) — он переписывается сПетербургом, и достало быединственно го намека егопресловутой супруге, чтобыпогубить нас обоих! Один Господьзнает, что могло бы случиться; такчто, мой драгоценный друг, я считаюдни до твоего возвращения, и те 4месяца, что нам предстоит провестивсе еще вдали друг от друга,покажутся мне веками — ведь в моемположении необходимо, чтобы рядомбыл любящий человек, кому можнобыло бы открыть душу и попроситьодобрения. Вот почему я плоховыгляжу, ведь хотя я никогда нечувствовал себя так хорошофизически, как теперь, но янастолько разгорячен, что не имеюни минуты покоя ни ночью, ни днем,отчего и кажусь больным и грустным.

Дантес”.

Я послалАнтуана (возможно, слуга Дантеса. —В. Ф.) в деревню: меньше чем за 500—600рублей не найти дачи, где мы обаустроились бы удобно и в тепле.Подумай, не слишком ли это дорого, иответь сразу, чтобы я мограспорядиться и все устроить длятвоего удобства. Дай мне знать соследующей почтой, получил ли тыписьмо некоего господина;позавчера он написал мне еще пачкуписем, о которых расскажу тебе вследующий раз. Прощай, мойдрагоценный, будь снисходителен кмоей новой страсти, ведь тебя я тожелюблю всем сердцем.

Дантес пишет о“новой страсти”. Вспомним, что вконце ноября предыдущего года онразорвал отношения с “Супругой”.Когда же начался новый роман? Обэтом мы узнаем позднее из его жеписем.

Это то самоеписьмо, отрывки из которого в своевремя опубликовал Труайя. Здесь мыпривели его полностью. Конечно же,дама, носящая то же имя, что иНаталья Николаевна, — это графиняЕлизавета ФедоровнаМусина-Пушкина, урожденнаяВартенслебен, умершая 27 августа 1835года. Дантесу она приходиласьсестрой его бабушки по линииматери. Дантес любит и любим.Страсть затмевает ему разум, и онпризнается в своем чувствеГеккерну, хотя знает, что вызоветревность. Опомнившись в концеписьма, он пытается утешитьновоявленного отца: “...тебя я тожелюблю всем сердцем”.



(Окончаниеследует.)

**Словарь-разговорник.

*супружескаяизмена (фр.).

****Из письма Софьи НиколаевныКарамзиной брату.

***Мне скучно. — Это почему? — Здесьстоят, а я люблю сидеть.

 

***** ПисьмаДантеса Геккерну цитируются порусской публикации Серены Витале вжурнале “Звезда” (№ 9, 1995 г.) спредисловием Вадима Старка исверены с их итальянским переводомв ее книге “Il Bottone di Puskin”, Adelphi, 199 Ксожалению, их оригинальныйфранцузский текст еще неопубликован.

В 1880 году вовремя Пушкинского праздника наТверском бульваре открыт первый вРоссии памятник великому русскомупоэту. Скульптуру, автором которойбыл А. М. Опекушин, перенесли в 1950году на площадь, названную именем А.Пушкина.

 

ИмператорНиколай I.
8 сентября 1826 года вЧудовом дворце состоялась егобеседа с А. С. Пушкиным, длившаясядва часа. Известно, что императоростался весьма доволен разговором.В тот же вечер на балу он сказал Д. Н.Блудову (так, чтобы слышали идругие): “Я ныне говорил с умнейшимчеловеком России”.

Город Пушкин.Музей “Дача А. С. Пушкина” былоткрыт в 1958 году. На этой даче,принадлежавшей Кишаевой, поэтпровел с Натальей Николаевной лето1831 года. Здесь его гостями бывали Н.В. Гоголь, В. А. Жуковский, здесьнаписаны “Сказка о царе Салтане”,письмо Онегина к Татьяне. Домпостроен в 1826 году архитектором В.М. Горностаевым. Кабинет поэтанаходился в мезонине. (Фото С. Г.Величко. 1998 год.)

Портрет Н. Гончаровой.Рисунок А. Пушкина. Поэт не завершилстихотворения “Пора, мой друг,пора!”, обращенного к НатальеНиколаевне, но записал в дневнике внескольких словах, о чем хотелсказать далее: “... зрелый возрастужасается своего уединения. Блажен,кто находит подругу — тогдаудались он домой”.

А. С. Пушкин сженой на придворном балу. Картинаработы Н. П. Ульянова. 1936 год. Чинкамер-юнкера был пожалован поэтудля того, чтобы Наталья Николаевнаимела право появляться во дворце.