Африка давно уже не чудо из сказок, об Африке у насиздано много книг, сняты фильмы. И все же я попробую добавить к сказанномусвои впечатления об этой неповторимой стране.На аэродроме понимаешь, что ты в Африке, даже закрывглаза, по запаху. Африка пахнет особенно: пряно, терпко, иногда очень резко,иногда легко! Пахнут цветы, пальмы, фрукты, земля. Потом от этого запахадолго нельзя отделаться, иногда он снится. Когда очень соскучусь по Африке,нюхаю мыло "пальм-олиф", оно чуть-чуть напоминает те дивные запахи.Влажная жара, которой так боятся европейцы, первыедни действительно трудно переносится, и чувствуешь себя как в парилке,но потом, привыкнув, как-то приспосабливаешься, окунаешься в нее и дажене веришь, что можно жить в другом климате.Первая африканская страна, которую я увидела, - Эфиопия(от греческого слова "айтьопия" - "обжигать лицо") - страна, где живутлюди, обожженные солнцем. Летела я через Каир, который за один день ослепилменя пестротой, оглушил шумом и суетой. И вдруг - Асмара - столица древнейЭритреи. Сразу покой, тишина, никакой яркости.Для справки скажу, что на территории Эритреи, когдав Европе еще был первобытно-общинный строй, уже существовало рабовладельческоегосударство Аксум. Город основан в середине I тысячелетия до нашей эры.Легенда, что Аксум основан Менеликом - сыном царицы Савской и царя Соломона- до сих пор бытует в Эфиопии.Асмара - розовый город: розовые сумерки, статныеграциозные люди в розовых одеждах и изумрудно-зеленая зелень. Дома лепятсяодин над другим. Розовый город окружен горами, они в голубой дымке уходятза горизонт. По колориту похоже на Боннара. Глазам своим не верю, что это- Африка. Был декабрь месяц, так что жары мы не чувствовали. Даже разочаровались:где же тропики, где зной, где та экзотика, о которой я столько наслышалась?Но за три дня, проведенных в Асмаре, я все больше и больше ею пленялась.Базарная площадь со строгим делением на фруктовые ряды, ряды птичьи, ряды,где продаются козы и рогатый скот. Лиловые сумерки со столбиками дыма -очаги вынесены на улицы. Вежливые, всегда улыбающиеся дети, они стайкамипровожали меня на этюды, несли этюдник. Стройные, удивительно красивыедлинношеие женщины в розовых хитонах, из складок ткани выглядывают головкидетей, привязанных к спине. Старики с седыми бородами сидят у хижин, всегдас большими черными зонтами. Пастухи, гонящие свои стада с гор, как на библейскихкартинах. И тонкий терпкий аромат цветов, каких - не знаю, так как цвететвсе всеми цветами радуги. Никто не кричит, не жестикулирует, не слышнодетского плача, брани. Все непохоже на то, что я себе придумала.И после этого - Масуа - порт на Красном море, жарадо сорока градусов, все выжжено, все бело от соли, все сверкает, искрится.И хотя в дневные часы город мертв - сиеста, все спят, жара сваливает сног, спят на улицах, в скверах, на берегу, спят, завернувшись в циновки,закрывшись черными зонтиками, - покоя и тишины, как в Асмаре, нет: шумитморе, шумят деревья, шумит город. Шумят комары и мухи, наконец, шумит порт,где даже в такую жару разгружают и загружают пароходы, подвозят и увозятсоль. Радиофицированные мечети на весь город транслируют муэдзинов, призывающихверующих на молитву. Это другая Африка, опять непохожая на мои шпаргалки,надерганные из всевозможных справочников и энциклопедий.Какая же она - настоящая Африка? Это все самые-самыепервые впечатления первой моей поездки, а так как поездок потом было много,то удивляла меня Африка бесчисленное количество раз. И никогда не разочаровывала.Еще один город - Гондар, бывшая столица Эфиопии,с интересной архитектурой, старыми дворцами. Весь в тени, в зелени, гдехижина, крытая пальмовыми листьями, хорошо сочетается с современным отелем,но стоит чуть отъехать от города - на плантациях совершенно обнаженныелюди самым древним способом обрабатывают землю, а еще в нескольких километрах- аэродром, просто поле, окруженное горами, где приземляются большие современныесамолеты. И крестьяне, окончив работу на полях, накинув на себя кусок тканиили шкуру, с курами и козами в руках, садятся в самолеты, как в обычныйавтобус или даже в телегу.Рядом - озеро Тан, знаменитое озеро, из которогоберет начало Голубой Нил. Потом в Судане, в центре города Хартума, он соединитсяс Белым Нилом и потечет дальше уже большим Нилом в Египет. В озере Танвода холодная и очень прозрачная; пароходик, вернее, прогулочный катероккачает - Тан волнуется. Маленькие зеленые островки, где живут слепые монахи,прокаженные. К сожалению, женщинам островки посещать не разрешают, и яс завистью смотрю на лодочку, которая отплывает от нашего парохода и плыветк одному из этих островков. Мне потом рассказывали, что монахи ходят обнаженными,среди них нет ни одного зрячего. Но тем не менее землю свою монахи обрабатываютсами и сами себя обслуживают, только изредка к ним подвозят на лодках необходимыепродукты, которые они вырастить у себя не могут.Сижу на палубе и пишу этюд озера и островов, солнцая не боюсь, поскольку сама южанка, и, если бы мне сказали, что могу обгореть,я бы посмеялась, но, увы, озеро Тан, вернее, солнце над ним очень коварно.И хотя небо надо мной было серенькое и солнце в какой-то мгле, я дорогопоплатилась за свое легкомыслие. Я не обгорела, а сгорела; вечером в городене могла показаться на люди, была вся в волдырях ярко-красного цвета, кожана лице лопалась и слезала лохмотьями.Еще один маленький городок Эфиопии - Хорар. Узкиеулочки, черепицей крытые белые домики, в центре города - базар, но уженастоящий африканский базар, похожий на базары Западной Африки. Яркий,пестрый, шумный, очень многолюдный, на нем продается все - мне кажется,что нет вещи, которую нельзя было бы купить на этом базаре, будь это фрукты,овощи или предметы быта, лекарства или детали для машин. Причем любых машин,начиная от швейных. Вероятно, и для самолета там нашлось бы что-нибудь.А уж украшения: бусы, серебряные браслеты, серьги, кресты, иконы, пояса- чего-чего там только нет.Покупка - сложный ритуал. Нужно долго торговаться,иначе тебя не будут уважать. Нужно прицениться, потом отойти, тебя вернут,ты даешь свою цену, с тобой не согласны, ты опять уходишь, потом опятьвозвращаешься и так до бесконечности. Игра, которая нужна и тому, кто покупает,и тому, кто продает. В эту игру играют все, не только туристы. В то время,что я находилась в Хораре, туристов еще не было, не сезон, что ли. Но торговлейя увлеклась, сначала наблюдала, потом сама вошла в азарт, и в результатеу меня на шее висит эфиопский серебряный крестик, очень похожий на армянский,так как наши религии схожи.Я стала своим человеком на базаре и без знания языка.Меня все понимали, и я понимала. На второй день решилась написать это сверкающеечудо. Мне охотно позировали полуобнаженные девушки, продавщицы вязанокхвороста, совсем молоденькие, стройненькие и очень хорошенькие. Женщиныпостарше окружили меня плотным кольцом, выражая одобрение или порицание.Иногда они угощали меня фруктами и арахисом. Мухи жужжали, комары кусались,был полдень, стояла адская жара. И вдруг в это мирное женское царство -надо сказать, на рынке торговали только женщины, а мужчин, даже покупателей,я не приметила - ворвался сильный пол, да еще в обличье местной власти,вернее, полиции, хотя и в довольно своеобразном одеянии. Два низкорослыхполицейских в шортиках, в шляпках, украшенных пестрыми попугаичьими перышками,с карабинами пришли меня арестовать за нарушение порядка, за рисование,вообще не знаю за что. Ну, одним словом, полиция нравов.Я струхнула: по-английски не говорю, совсем одна,от отеля километра два, если заберут, как меня потом найдут? Этюдник закрываю,уже меня под локотки. Но - о чудо! - женщины, мои натурщицы и мои зрительницы,накинулись на законников, начали с крика, а потом и просто вытолкали ихс рынка под веселый хохот, а меня табуном проводили до гостиницы, и мыраспрощались уже подругами навек.А вечером того же дня, вернее, ночью я была в несколькихкилометрах от Хорара и наблюдала, как старик-эфиоп кормит гиен. Трудноповерить, что такое отвратительное создание, как гиена, может быть добрымдругом и помощником. Гиены выполняют роль мусорщиков в Хораре. Все нечистотыгорода они уничтожают ночами. Но город невелик, и, чтобы они не покинулиокруг, не нашли себе более обильных мест кормежки, благодарные горожанеих еще и подкармливают. Заодно это служит и зрелищем для туристов. Мы едемпо шоссе, вираж за виражом, иногда вдруг сверкают изумрудом глаза перебегающихдорогу гиен. Машина останавливается на вытоптанной поляне. Под ветвистымдеревом в середине поляны сидит старик, у его ног ружье. Старик в беломхитоне, длинные вьющиеся с проседью волосы спадают на глаза. Все это яувидела в свете фар, потом наступил полный мрак, и, когда глаза стали немногопривыкать к темноте, я поняла, что поляна окружена гиенами: зеленые лампочкиих глаз горели как иллюминация. Подходим к старику, который усадил насцарственным жестом около себя, прямо на землю. И также жестом, приложивпалец к губам, попросил не разговаривать.Сначала казалось, что тишина стоит полная; постепенноначали проявляться какие-то звуки, треск веток, свист и вдруг - гортанныйкрик: это старик подзывал гиен. Да, я забыла сказать, что рядом со старикомстояли тазы с костями. Первым подошел, очень осторожно, большой зверь ичетким силуэтом застыл в нескольких шагах от нас. Старик уже тише, ласковеечто-то ему сказал, и зверь, грациозно ступая, приблизился, взял огромнуюкость из протянутой руки - очень осторожно взял, не жадно - и тут же, неповорачиваясь, стал отползать назад в темноту.Опять резкий гортанный крик старика - и из темнотыуже два силуэта, не такие крупные, как первая гиена, очевидно, помоложе,как-то суетливо приблизились к нам, отталкивая друг друга. Старик с каким-тоукором в голосе стал их успокаивать, они остановились совсем рядом с тазом,но не смели схватить кости без разрешения. Старик взял две одинаковые костии по очереди вложил в раскрытые пасти, что-то тихо при этом бормоча. Казалось,что каждого зверя он знает по имени и характер их знает, а уж они в полномповиновении у него. Кормление гиен продолжалось несколько часов. Даже развиднятьсястало. На небе Большая Медведица, перевернутая совсем не так, как я привыклаее видеть у нас дома, уже потускнела. А гиены все подходили и подходили.Кости кончились, старик взял в руки ружье и проводил нас к машине. Гдеон проведет остаток ночи, я так и не узнала. Никакого строения рядом небыло. Густая чаща вокруг поляны, и лампочки зеленых глаз.

Мирэль ШАГИНЯН. Воспоминания об Африке написаны мною давно. Всепоездки невозможно вместить в эту рукопись. Я была в Африке 16 раз. ВиделаКению и Уганду, Замбию, Малави, Чад, Центрально-Африканскую республику(ЦАР), Конго, Мали, Мадагаскар - всего не перечислить. Сегодня, оглядываясьназад, с грустью думаю, что в этих странах многое изменилось и, увы, далеконе в лучшую сторону: то здесь, то там вспыхивают войны, льется кровь...Я была уверена, что больше в Африку не поеду, но вдруг в октябре прошлого,1997, года лечу с сыном, художником Сергеем Цигалем, в Марокко, в его самыйкрасивый город Марракеш. Туда нас пригласили удивительные люди - Валерии Серж Барковские. Валери - бельгийка, Серж - русский. Они часто приезжалив Москву, посещали мастерские художников, оказались и в нашей, а увидевмои африканские работы, решили, что мне надо обязательно побывать в Марракеше,куда сами приехали из Парижа; они создали в этом городе фонд для художников,где можно бесплатно жить и работать по два-три месяца. Располагается фондв доме XVI века в арабском квартале Мидина, там есть не только все современныеудобства, но, что главное, - мастерские для живописи и скульптуры, удобныекомнаты с маленькой кухней, в которой арабка Патиха готовит невероятновкусные национальные кушанья, ну просто райская жизнь. В этом доме мы провелиполтора месяца. Рисовали на улицах, площадях, базарах, работали и в мастерскойфонда. Дважды выезжали из Марракеша в Атласские горы, где три дня провелиу берберов в деревне. Нам повезло: поблизости состоялся "праздник невест".Ослепительное солнце, яркая многолюдная толпа, верблюды, кони, ослы. Этокрасочное зрелище не рассчитано на туристов, да туристы туда и не добираются.Несколько дней провели у океана в городе Эс-сувейра. Белый город, крепостьна берегу, рыбацкие шхуны, рыбаки с корзинами, полными рыбой, серебряныйокеан, а по его кромке силуэты верблюдов.
Думается, это моя последняя поездка в Африку.Но все-таки, а вдруг?..

В Аккре я впервые увидела африканскую деревяннуюскульптуру не в репродукциях и не в музеях, а просто в маленьких лавчонках,которых в городе множество. Иногда прямо на улицах под деревом продавцыустраивают небольшие сувенирные базарчики, а иногда это не только продавцы,но и сами авторы, тут же режут по дереву или плетут яркие ковры и циновкии одновременно торгуют ими.Современная деревянная скульптура в Африке как быделится на две части. Первая - это повторение старой культовой скульптуры,ритуальных масок-наголовников. Подделку под старину изготавливают оченьловко. Закапывают в землю, грязнят - и "патина времени" готова, да и дереводля этой скульптуры берут трухлявое, изъеденное червем. Раскрашивают маскиземляными красками, как это делалось в старину, украшают ракушками каурии бусами из высушенных ягод. Надо очень хорошо знать африканскую скульптуру,чтобы не поддаться на уговоры продавца и не поверить, что этот уникальныйэкземпляр пролежал сотни лет где-то в джунглях. Со временем глаз у менястал наметан, и в своих следующих поездках я различала скульптуру Ганыи Гвинеи, Сенегала и Мали, а тогда, впервые, накупила всего без разбору- несколько масок, несколько деревянных фигурок, расписанных колебасов(большой плод, который напоминает тыкву, а растет на деревьях, так же называютсосуд из обычной тыквы), циновки из раскрашенной соломы. А когда я попалав провинции Виннеба на праздник урожая и увидела наголовник с перьями наголове колдуна и настоящие ритуальные маски в действии - надетые на головывоинов, которые исполняли охотничьи танцы, - они для меня как бы ожилив своем первозданном виде, и все встало на свои места. Это не только декоративныеукрашения. Каждая маска, каждая скульптура несет определенную смысловуюнагрузку, и даже ритуальные татуировки на лицах, перенесенные на скульптуруили маску, не случайный декоративный узор, а точное повторение родовыхзнаков.В Аккре есть небольшой музей, где собрано лучшее,что осталось в стране. А самые ценные деревянные скульптуры и фигурки избронзы племени Ашанти, к сожалению, украшают Британский музей. Теперь африканскиереспублики очень бережно относятся к своей скульптуре, и из страны можновывозить только то, что изготовлено сейчас. Таможня внимательно следит,чтобы не уплывали в другие страны предметы быта, культуры, украшения разныхплемен, изготовленные ранее середины нашего века. В начале века, да, пожалуй,и во второй половине его, африканская скульптура очень вошла в моду какукрашение интерьеров, нашла подражателей в Европе. Многие замечательныехудожники открыли для себя пластику африканской скульптуры, она влиялана их творчество, например Матисса и Пикассо.Но вот и другой поворот. В 1976 году в мастерскойодного из резчиков по дереву в Конакри, где это занятие - семейная традиция,передается из поколения в поколение, я увидела раскрытую монографию Коненкова,да-да, нашего Коненкова! В далекой африканской стране мастер беззастенчивокопировал деревянную скульптуру "русского лесовичка" на свой африканскийманер. Забавный плагиат, правда? Вероятно, пользуются образцами не толькоКоненкова. А туристы все равно все раскупают.Во второй половине нашего века африканская скульптураснова вошла в современный интерьер. Но надо, конечно, хотя бы один разувидеть скульптуру, ожившую в ритуальном танце. Тогда сможешь понять всюпрелесть, все обаяние подлинника.Впервые я увидела ритуальные танцы, как я уже сказала,в провинции Виннеба, неподалеку от Аккры. Жара началась с самого утра.Наша небольшая туристская группа была гостями чифа (от английского - шеф,руководитель) провинции и его супруги. Наши места на длинных скамьях оказалисьсовсем рядом с местами царственных особ. Мы попали в тень их балдахинаи только благодаря этому не погибли от солнечного удара. Балдахин был бархатный,ярко-красный, расшитый золотом. Перед нами простиралась огромная площадь,вытоптанная за многие годы босыми ногами, нигде ни травинки. Отдельнымигруппами расположились крестьяне в ярких одеждах, прибывшие на праздникиз разных деревень. Охотники в перьях, с луками, в коричневом и охристом,лица раскрашены белыми и красными полосами, пожилые мужчины в белых "бубу"(широкий, спадающий до самых пят халат - не знаю, как иначе объяснить покройбубу с широким рукавом; иногда бубу бывает богато вышит, но это праздничныйнаряд, а будничный просто однотонный, складки спадают тяжелыми фалдами),старухи в лиловом, темно-красном, золотом. На руках и ногах - браслетыиз раковин каури, в руках - веера из разноцветных перьев.В центре - музыканты. Большие тамтамы, круглые колебасы,самодельные струнные инструменты. Пока все застыло как на фотографии, всерастворено в палящем зное, смотреть больно - все так ярко и пестро, ноеще ничто не движется, как будто кого-то ждут, хотя трибуна чифа уже переполнена,все знатные гости на местах, все напряжены, такое чувство, как перед грозой.И вдруг - все приходит в движение, начинают битьтамтамы, издавать какие-то непонятные звуки, которые переходят постепенноот просто ритма в стройную мелодию. Все группы танцуют одновременно, потом,уступая место, отходят на второй план сначала охотники, затем - старикии старухи, и в центре остаются девушки. Они начинают праздник, их танецпервый. Девушек так много, они такие яркие, все пластичные и стройные,надо выбрать одну или двух и не сводить с них глаз, иначе не проследишьза рисунком танца, а он вовсе не случаен. Такое впечатление, будто он хорошоотрежиссирован, хотя я точно знала, что это просто крестьянские девушки,а не отобранный танцевальный ансамбль. Танцуют самозабвенно, не обращаявнимания на зрителей, да и зрителей в сто раз меньше, чем исполнителей,то есть все наоборот, не как в обычном театральном зрелище. Танцуют длясебя, а не для кого-то. В танце выражают свою радость, свое горе.В африканских женщинах прежде всего поражает осанка.Вырабатывается она, очевидно, от привычки с раннего детства все носитьна головах.В промежутках между танцами несколько человек навысоченных ходулях пересекали площадь, а у них на ногах, вернее, междупалок-ходуль крутился шут в юбочке из перьев, ярко разрисованный. Лицои торс в белых, синих и красных полосах. Он был озорной, юркий, что-товыкрикивал, вероятно, очень смешное, так как все хохотали. Когда он приблизилсяк нам, я увидела, что это глубокий старик, хотя издалека он казался совсеммолодым, так быстры были его движения. Мне потом объяснили, что такая фигураобязательно присутствует на всех обрядах. Это нечто среднее между деревенскимколдуном и шутом. Праздник длился несколько часов: ни палящее солнце, нистаи комаров, очень кусачих, ему не мешали. Танцующие были неутомимы, онивсе время сменяли друг друга, как бы состязались в выносливости.Мы, зрители, обливались потом и так устали за несколькочасов, что собрались уезжать. А площадь шумела, двигалась, праздник былеще в самом начале, ведь тянется он до ночи, а иногда и до следующего утра.Еле живая я добралась до номера в гостинице и записала в свой дневник:"Вот наконец-то я видела настоящую Африку". Таких записей в моих дневникахоказалось множество, всякий раз мне казалось, что я увидела "настоящую"Африку.Самым интересным в поездках было то, что не входилов туристскую программу: просто побродить по улице, потолкаться на базаре,провести день в ботаническом саду, где половина сада "Все плоды съедобны",а половина - "Все плоды ядовиты". Это написано огромными буквами, а тонеискушенный посетитель еще перепутает.Из Аккры до Кумаси на машине 240 километров по оченьразбитой дороге. Вверх - вниз, вверх - вниз. Красная пыль превратила насв краснокожих, но закрыть окна невозможно, духота невыносимая. Хотя периоддождей еще не начался, но мы попадаем в полосы тропических ливней. Льеткак из ведра, дождь сплошной стеной - все эти привычные, набившие оскоминувыражения ни в какой мере не передают ощущения тропического ливня. Вотесли не ведро, а океан перевернуть - это, вероятно, будет похоже.И так до самого Кумаси, все 240 километров. Дождь- солнце, дождь - солнце. К счастью, въехали в город в солнце, успели досумерек. Подъехали к Культурному центру. Большой ухоженный городской парк.В нем разбросаны домики самого разного назначения. Тут и маленький выставочныйзал, и небольшой музей. Несколько открытых эстрад-ракушек, большой барак- лекторий и крохотный "контин" - рабочая столовая. В парке людно. Молодежьзанимается, разложив на газонах учебники, на открытых эстрадах идут репетициисамодеятельных оркестров и танцевальных групп, около хижины-библиотеки- очередь студентов. Город университетский, второй по величине университетв стране - в Кумаси.Направляясь на следующий день в Музей народного искусства,перед входом впервые увидела дерево, на котором росли огромные колебасы.Я слышала, что домашняя утварь, всяческие сосуды,без которых трудно представить себе африканских женщин, делаются из этихсамых, растущих на деревьях колебасов. И вот, наконец, увидела их своимиглазами. Будущие тазы, в которых стирают белье, будущие чаны, в которыхносят воду и квасят молоко и куда же складывают очищенные апельсины, виселисейчас передо мной на дереве и были ярко-зеленого цвета. Созревший же плодстановится золотисто-желтым и достигает иногда больше метра в диаметре.Дерево не очень высокое, но раскидистое, листья блестящие, словно смазанныемаслом, глубокого черно-зеленого цвета. И вот обвешано это дерево шарами,огромными шарами, будто кто-то подшутил, надул воздушные шары и разукрасилими дерево. Я взвесила на руке колебас - он был довольно тяжелый. Как жеего удерживает ветка, почему не тянет к земле, а упруго несет на себе,да так много на каждой ветке? Когда плоды созреют и высохнут, они перейдутво владение африканских женщин, станут самым необходимым в быту предметом,выполняя в хозяйстве тысячу функций. Не дерево, а гончар, не дерево, ацелый фарфоровый завод.Самым удивительным в парке было то, что в нем одновременнодеревья зеленели, цвели, - там как бы встретились одновременно все временагода. Это всегда поражает в Африке, но еще поразительней, когда одно какое-тодерево, например манго, в одно и то же время может и плодоносить, и цвести,и ронять листву.Воспользовавшись перерывом между дождями, я поехалав университет приглашать на вернисаж студентов и преподавателей факультетаизящных искусств. Меня очень любезно встретил декан графического факультетамистер Банч. Маленький румяный англичанин был вылитым героем Диккенса -мистером Боффином. Много лет уже он работает в Кумасийском университете,влюблен в Африку и в африканское искусство, совсем оторвался от Англии,осел здесь прочно и, как он мне сам сказал, не скучает по родине и не собираетсятуда возвращаться. Студентами своими очень гордится. Познакомил со своимидипломниками, показал работы студентов младших курсов. Графический факультетимеет свою полиграфическую базу. Студенты не только учатся, но и выполняютзаказы местных издательств, иллюстрируют книги и журналы, печатают плакаты.Сам мистер Банч - и график, и живописец. Несколько картин развешано настенах его кабинета.Дом профессора Банча-Боффина - уютный коттедж, окруженныйанглийскими газонами и цветущими клумбами, располагается на территорииуниверситета. Коттедж и внешне, и внутри - как с цветной рождественскойоткрытки.Миссис Банч, высокая, худая, на две головы выше своегомужа, расставляет на столе сладости, вернее, печености собственного изготовленияв таком количестве и такого разнообразия, что, увидев мой совершенно ошалелыйвзгляд, тут же объясняет, что она преподает в университете кулинарию, чтоона специалист по кексам и пудингам.Но благодаря вмешательству профессора мы перешлиот тортов к великолепной медной скульптуре племени Ашанти, вернее, не кскульптуре, а к миниатюрным бронзовым фигуркам и сложным многофигурнымкомпозициям, которые в старину служили гирями для взвешивания золота, атеперь превратились в сувениры. Увидев, как я заинтересовалась бронзовымифигурками, энергичная миссис Банч - а она бралась за все решительно, нетолько пудинги были ее стихией - быстро отстранила маленького профессора,перебив его объяснения. Завтра, объявила миссис Банч, она поведет меняк своей приятельнице, которая и есть самый главный знаток бронзы Ашантине только в Кумаси, не только в Африке - она является первым специалистомво всем мире, и ее коллекция лучше, чем коллекция Британского музея.Так и запомнился мне их дом - сладким, уютным, дружелюбным,шумным и веселым. Да, я еще не сказала, что в этом доме всегда бывает многодетей: им там очень хорошо и очень вкусно, так как хозяйка дома ежедневносовершенствуется в своей профессии и каждый день изобретает новый рецепт.На следующий день, как мы и договорились, миссисБанч заехала за мной. Маленькая машина, которой она управляла, вся разваливалась,двери не закрывались, заднее стекло разбито, покрышки полуспущены. Машинатак дребезжала, что я думала, мы не доедем, но все это совершенно не смущаломиссис Банч. Вскоре мы остановились перед большим домом, построенным вколониальном стиле. Дверь открывает толстая африканка в белоснежном накрахмаленномфартуке, проводит в холл и просит подождать хозяйку, которая где-то задержалась.Пока мы ждем Пегги Апиан, миссис Банч рассказывает мне ее историю. Дочьпосла Англии в Советском Союзе, во время войны жила с отцом в Москве. Вернувшисьв Англию, вышла замуж за студента Оксфордского университета из Ганы. Онабыла первой англичанкой из аристократической семьи, не побоявшейся выйтизамуж за человека с черной кожей. В семье разразился скандал. Порвав сосвоим классом, Пегги уезжает в Гану, да еще не в столицу Аккру, а в маленькийгородок Кумаси, откуда родом был ее муж. И здесь она нашла себя. Сначаланачинает записывать легенды племени Ашанти, объезжает деревни, изучаетразные диалекты, обряды, собирает предметы культа. Постепенно превращаетсяв самого крупного специалиста -этнографа, и ее коллекция, собранная занесколько десятилетий, признана лучшей в Гане. Теперь ее признали уже ив Англии, она прощена семьей, но Кумаси покидает редко, только если нужнопрочесть лекции об искусстве племен Ашанти или показать свою коллекциюв Лондоне. Дети ее живут в Англии. Муж за эти годы сделал политическуюкарьеру, сейчас он в Нью-Йорке, представляет в ООН свою страну, а Пеггив Кумаси пишет книги, выезжает вглубь страны, разыскивает все новые и новыесокровища для своей коллекции, читает лекции в университете, записываетлегенды, снимает фильмы. В деревнях она своя, ее приглашают и на похороны,и на свадьбы, и на праздники урожая. Она знает в округе всех колдунов изнахарей. Чифы всех провинций с ней советуются, ее любят и ею гордятся.Выслушав все это, пока мы пили кофе, я с нетерпением ждала прихода ПеггиАпиан - какой же окажется эта живая легенда?Дверь открылась, и в комнату вошла высокая полнаяседая женщина в полотняном платье-робе. Крепко, по-мужски, пожала мне рукуи сказала по-русски: "Здравствуйте". Несколько русских слов она еще помнила.Цель нашего визита Пегги ясна. И вот, к моему изумлению,она начинает вытаскивать ящики - а я забыла сказать, что вся ее комнатадо потолка была уставлена шкафами с узкими ящиками - и высыпать прямо напол бронзу Ашанти.- Я это делаю почти ежедневно, - объясняла Пегги,- даже когда нет посетителей. Мне необходимо часто все сортировать, ведья пишу книгу об этой бронзе.На пол она вывалила не меньше тысячи маленьких скульптурок.Сколько же ей потребуется времени, чтобы уложить все обратно? Мы садимсяв кружок прямо на полу, хозяйка первая подает нам пример. Очень это увлекательноезанятие рассматривать маленькие бронзовые фигурки. Почти нет повторений,каждая своеобразна и совершенна по исполнению. Вот маленький человек внабедренной повязке держит в руке топорик; большеголовый, с выразительнымлицом человечек лезет на дерево; черепаха с вытянутой шеей на плоском листе;две ящерки, сцепившиеся хвостами; большой паук и рядом с ним маленький.Каждая гирька - а ведь это просто старинные гирькидля взвешивания золота - маленький шедевр. Гораздо легче было бы нарезатькусочки бронзы разного веса и взвешивать себе золото. Но ведь не поленилисьдревние ашантийцы каждую гирьку отлить, довести до совершенства. И воттеперь они дошли до нас и украшают полки коллекционеров.

И вот еще одна поездка - в Гану, первый город - Аккра.Города как такового я не увидела. Он очень разбросан, даже центра нет.Дома разные - и высокие современные здания, и маленькие хижины, и постройкибарачного типа, а больше всего особнячков часто без оград, с зелеными газонамии ухоженными цветничками. Городского транспорта почти нет, изредка ходятпереполненные автобусы, если нет машины - добирайся как знаешь, а концы- в десяток километров.Жара стояла тяжелая, влажная, был ноябрь месяц, аэто еще самый прохладный период, еще не зацвела пламенеющая акация "смертьевропейцам". Правда, в отеле, где мы остановились, воздух кондиционированный.Но на улицах первые три дня, пока не акклиматизировались, дышать оченьтрудно. Освежало только купанье в океане.Океан серый, с резкими приливами и отливами по четкомурасписанию, с полукруглым горизонтом - близость экватора. Очень светлый,почти белый песок, мелкий-мелкий, на нем разбросаны крупные розовые, сиреневыераковины. Вдоль океана, у кромки воды, - стройные ряды пальм, в приливих корни омываются водой, в отлив обнажаются. Купаются только в прилив;в отлив, когда океан может утянуть вглубь, на городских пляжах бегают детис погремушками и колокольчиками, оповещая об опасности. Под пальмами живописнымигруппами расположились женщины - продают фрукты. Чего-чего там только нет.И янтарные очень большие ананасы, и грейпфруты размером с арбуз с красноймякотью - корольки, и арбузы, и манго, и, конечно, апельсины, и мандарины,уже очищенные от оранжевой шкурки. Похожи на белые шарики, их в Африкене едят, а только высасывают сок. Поэтому и продают уже очищенными. Вечерамиулицы покрыты раздавленными белыми мячиками, так как нет человека, которыйза день не выпьет сок из десятка апельсинов и, конечно, тут же не броситих на землю. И опять свой особенный запах: уже не цветочный, а прело-цитрусовый.Вечерами к океану подъезжают на машинах горожане. Не купаться, а за рыбойи креветками. Рыбаки привозят рыбу в черных вытянутых пирогах, сгружаютее в большие корзины, а под пальмовыми навесами на сколоченных из досокстолах женщины раскладывают улов на зеленые большие листья.Обычно рыбные базарчики начинают торговлю при заходесолнца. Серый океан, красный, неправдоподобно большой круг солнца, лиловыетени, и серебристая рыба в зеленых листьях. Но самое живописное - это группыторговок в ярких тканях. На головах причудливые постройки из сверкающегонейлона, ну прямо на бал собрались, а не рыбой торговать. Дети, которыхтут множество, одеты менее нарядно, но не менее живописно. Черные стройныефигурки, как скульптура из черного дерева, в малиновых трусиках или линялыхджинсах. Они помогают подносить к машинам корзины с рыбой, зазывают покупателей.Однажды в Гвинее, в Конакри, я попала на такой базар поздно вечером. Рыбууже распродали, сумерки перешли в южную звездную ночь. Рыбаки отдыхали,расстелив циновки, играли в кости, курили, беседовали, на высоких кольяхсушились сети. Женщины на маленьких кострах готовили ужин, грели воду,мыли в тазах грудных младенцев. Спать детей укладывали рядом с очагамина подстилках голышом - ночи ведь жаркие. На опустевших столах мигали светильники.Картина была такая призрачная, что я не раз возвращалась туда вечерами,чтобы писать с натуры. Со мной были приветливы, угощали жареной рыбой.Приветливость, доброжелательность, смешливость, юмор - вот это мне кажетсяи есть "африканский характер", конечно, если можно обобщать национальныйхарактер такой разнообразной страны.

Следующая страна - Того. Если смотреть по карте,то это узкая полоска, другой стороной граничащая с Дагомеей. Если Ганав те годы еще сохранила остатки британского владычества, хотя бы левостороннимдвижением, английскими денежными знаками, футами, ярдами, то маленькаяТого - страна франкоязычная.Расположенная в нескольких сотнях километров от Ганы,она резко отличалась от нее не только языком. Прежде всего, Того живетдругим укладом и в другом ритме. Все маленькое, уютное, комфортабельное.Как только на машине мы переехали границу, съехав с левой стороны на обычнуюдля нас правую, сразу стало заметно: это - другой мир. И пальмы те же,и прибой тот же, а все - другое.Столица - город Ломе на берегу океана. Город - этопляж, базар, несколько больших отелей и тихие улицы с небольшими домамив зелени, но стоит отойти от отеля на 300 метров, как попадаешь в рыбацкуюдеревушку, где чинят сети, варят на очагах пищу, спят на циновках под открытымнебом, словом, в органичную для Африки атмосферу, и уже забываются бетони стекло, хотя и удобные для жилья, но такие чужие здесь. От несколькихдней, проведенных в Ломе, у меня в памяти сохранились только рыбачьи деревушки,яркий настоящий африканский базар и серый неспокойный океан - куда ни глянь,он всюду. И еще осталась фотография мальчика, с которым я там подружилась.Он был все дни пребывания в Ломе моим гидом. Я с ним объяснялась довольностранным образом: рисовала на песке то, что хотела ему сказать или о чемхотела его попросить, а он мне отвечал тоже рисунками, очень, кстати, живымии выразительными.Мальчик при знакомстве представился - "машинистка".Он работал где-то в офисе, действительно секретарем-машинисткой, для 17-летнегомальчика - очень почетная профессия, "мама моя коммерсант, а папа врач".Наше знакомство произошло так: на границе, когда мы проходили несложныйтаможенный и паспортный контроль, а я стояла в стороне и делала набросокс сидящих рядом женщин, продающих апельсины, ко мне подошел высокий худенькиймальчик и стал смотреть через плечо. Я очень не люблю, когда смотрят вблокнот, но что поделаешь, приходится терпеть.Мальчик был очень деликатен и приветлив, а когдаподошел наш переводчик, он тут же представился, назвав себя, как я ужесказала, "машинисткой", и добавил: "Я хочу мадам художнице показать свойгород, я зайду за мадам завтра в отель к 10 часам". Итак, у меня завелсяперсональный гид, да еще, как выяснилось потом, родившийся и выросший вэтом городе. Я была очень горда.Ровно в 10 он меня ждал у выхода из отеля. Он былочень торжественен. На нем была рубашка вся в газетных наклейках, а заправым ухом - самопишущая ручка, не спутаешь - секретарь-машинистка. Итак,я пустилась в экскурсию по городу с гидом, язык которого не понимала, номеня это не пугало и его тоже: был пляж, песок, на котором можно было рисункомизображать и вопрос, и ответ. Мой спутник повел меня по песку в сторонурынка. Песок был влажный. Ноги в него проваливались, рисовать на нем былоудобно, идти трудно. Я сняла туфли, мой спутник галантно взял их у меня.В молчании прошли несколько метров, около черной пироги, которую рыбакиволокли к берегу, остановились. Рыбаки вычерпывали консервными банкамиводу. Мой спутник поболтал с рыбаками, а потом жестами и рисунками объяснилмне, что лов был неудачный, что лодка протекает, что теперь до полудняв океан идти нельзя, что рыбы сегодня не будет и вообще день не удался.Наконец подошли к городской набережной, отряхнулис ног песок и пошли в сторону рынка. Мой спутник вел меня к своей маме- представить. Коммерсантка оказалась очень толстой, совсем еще молодойженщиной. Лавочка ее, как и тысячи подобных лавочек во всех концах континента,выглядела так: наскоро сколоченные доски, на них разложены товары - несколькобутылок кока-колы, пачки жевательной резинки, патентованные лекарства,главным образом противомалярийные, горстка карамелей на тарелочке, туалетнаябумага, мыло и, конечно, арахис, уже лущеный. У ног женщины играли троеребятишек, как мне показалось, одного возраста, погодки или близнецы. Иеще один, совсем крошечный ребенок, головка которого была такая маленькая,думаю, и месяц ему не исполнился, был привязан к ее широкой спине.На голове этой огромной, сверкающей белоснежнымибелками и такими же белоснежными зубами женщины была очень сложная постройкаиз прозрачного желтого нейлона в золотую клетку, платье было оранжевоев крупных цветах. Что уж сказал мой спутник - не знаю, но коммерсанткасияла радушием и добротой, тут же скрутила фунтик из газеты и насыпаламне арахиса; на своих соседок, таких же торговок, она смотрела с превосходством:у нее в гостях - иностранка, да еще из далекой страны, есть чем гордиться,а старший ее сын кончил школу и работает "машинисткой".По-моему, ее совсем не волновало, как идет торговля.Получала ли она прибыль от своего бизнеса, не знаю, но день проводила сдетьми, чувствовала себя как в клубе, окруженная такими же женщинами, -не скучно, можно посудачить.Мы постояли около нее минут пятнадцать. Я подержалана руках по очереди каждого малыша - они совсем не боялись идти на рукик чужестранке - отведала арахиса, и мы пошли дальше вдоль рыночных рядов.Мой спутник был тут своим человеком: его все приветствовали, вероятно,он вырос на рынке, у ног матери, как сейчас растут его братья и сестры.Куда он вел меня, я еще не знала, но мы углублялисьв рынок, а не выходили за его пределы. Я начала догадываться, что теперьбудет знакомство с врачом, так как начались ряды лечебных трав и корешков.И действительно, скоро мы остановились возле высокого худого мужчины. Наприлавке перед ним были аккуратно разложены разные корешки, пучки трав,высушенные ящерки, летучие мыши, в мешочках какие-то семена. Тут же стоялибольшие бутылки с какими-то настойками, целая аптека. "Врач" был одет вголубое бубу, на голове красовалась маленькая вышитая шапочка. Очки в простойметаллической оправе делали его чем-то похожим на Чехова. Взгляд внимательный,цепкий. Длинные тонкие пальцы все время работали. То что-то пересыпалииз банок в пакетики, то связывали травы в пучки, то разливали из большихбутылей какую-то жидкость в маленькие флакончики, все очень ловко, привычно.Знакомство наше не происходило так же весело и непринужденно, как с мамой,а было торжественным и церемонным. Предварительно вытерев руки о пеструютряпку, выслушав объяснения сына (а он меня довольно долго представлял,я так и не узнала, что же он обо мне говорил), врач протянул свою тонкуюруку и крепко пожал мою. Опустив очки, внимательно меня оглядел, вероятно,так он осматривает своих пациентов, счел меня здоровой, не стал потчеватьсвоими снадобьями, что-то скороговоркой сказал своему сыну и потерял кнам интерес. В этот час больных около него не было, но количество изготовленныхпакетиков и бутылочек говорило о большой практике. Так, во всяком случае,я подумала. И еще подумала, что такие, вероятно, были помощники у АльбертаШвейцера в его легендарной больнице в Ламбарене. Не знаю, был ли у этогорыночного доктора диплом, но весь он, длинный, тонкий, серьезный, с умнымидобрыми глазами, сразу вызывал к себе доверие: такой человек обязательнодолжен вылечить, иначе и быть не может. Не раз в своих следующих поездкахпо Африке я убеждалась, что травы и коренья, которые продаются не в аптеках,а на рынках, волшебно излечивают самые разные болезни, а уж головную больснимают мгновенно, стоит только выпить стаканчик настойки из какой-то травки.Замечательно эти знахари лечат радикулиты, боли в суставах. Это мне ужепозднее рассказывали наши специалисты, работающие в разных странах Африки.А пока мое первое знакомство с врачом в Ломе меня не разочаровало. Я теперьзнала - не пропаду, заболею - вылечат.

Неделя дома проходит молниеносно, как будто календарьпрыгает из понедельника сразу в воскресенье. Неделя, проведенная в чужомгороде, растягивается во времени. Где я только не побывала в Кумаси, асколько новых лиц увидела, сколько судеб узнала, со сколькими людьми успелаподружиться! День мой делился на две части: до обеда - дежурство на выставке,вторая половина дня - гуляю по городу, рисую на базаре, в узких торговыхулочках. Ну, а вечерами - обязательно к кому-нибудь в гости. Само по себедежурство на выставке тоже ежедневное общение все с новыми и новыми людьми.Африканцы - зрители замечательные, любознательные,серьезные, вдумчивые. На вопросы надо отвечать не только по экспозиции,ведь интересуются они не только работами, но и нашей страной, все им интересно:и система образования, и женский вопрос, и условия труда, и заработнаяплата, и сколько детей в семьях, и что такое снег и... ну, всего не перечислишь.Отдежурила на выставке, иду в "контин". Это маленькая рабочая столовая.Я уже знаю, какие блюда надо выбирать, за неделю изучила все меню. Столоваяочень дешевая, кухня только африканская; для меня специально достали ложку,вилку и ножик, потому что там принято есть руками все, даже пальмовый суп,сложив в ладошку фунтиком между большим и указательным пальцами кусочеклепешки, черпают из миски густой суп. Вероятно, удобно, но я не сумела.На второе - или рис с рыбой под острым соусом, или кунтумбра с мясом. Кунтумбрарастет рядом с каждой хижиной. Это длинные остроконечные листья, по вкусунапоминающие шпинат. Можно на второе взять и маниоку с острой подливкой.Этот корнеплод на вкус как сладковатая картошка. Меня уже знают и наперебойсоветуют, что нужно отведать. И, конечно, опять вопросы: а что мы едимв Москве, какие овощи и фрукты у нас растут и почему мы не замерзаем зимой?В Аккре я живу в семье московских друзей. Живем мыдалеко от центра, на тихой зеленой улочке, куда не доносится шум большогогорода. Уклад в доме московский. И если бы не молоденькая няня Беатриси ночной сторож Сюзан, лицо которого изрезано родовыми знаками, и не вспомнишь,что ты в Африке.Главная в доме - двухлетняя златокудрая Варя, котораяхотя и родилась в Москве, но всю свою "сознательную" жизнь провела в Аккрев обществе Беатрисы и Сюзана и разговаривает только на каком-то диалекте,на котором говорит Сюзан; со своей няней девочка почти не общается, ейхватает общества своего друга, который ночью караулит виллу, а день проводитв обществе Вари. И так они дружны, так любят друг друга, что никто им большене нужен. Откуда странное имя Сюзан в англоязычной стране Гане, он, по-моему,и сам не знает. Сюзан работал на вилле еще до того, как там поселилисьмои друзья. Около красивых резных чугунных ворот, которые на ночь запираются,стоит маленький, сколоченный из неоструганных досок (правда, доски из красногодерева, в Гане все из красного дерева, другого там нет) топчан без тюфякаи без подушки. Рядом с топчаном, на котором Сюзан проводит ночь, на землележат лук и стрелы. Ни один грабитель и, не дай Бог, колдун не смогут войти.В то время в Аккре было неспокойно, носились слухи, что какой-то колдунходит из дома в дом и нагоняет порчу на взрослых и детей. И в это верилине только местные, но и иностранцы, и мы в том числе. Вся надежда на отравленныестрелы Сюзи, как его ласково называла Варя.Сюзи очень маленький, не больше 140 см роста, изкаких лесов он пришел в Аккру, никто не знал. Кроме Вари, его никто непонимал, английского языка он не знал, поэтому с ним можно было говоритьс тем же успехом по-русски, что мы и делали, а он в ответ только улыбалсяи кивал головой. Улыбка у него такая добрая, что вся его некрасивость иугловатость пропадает, стоит ему улыбнуться. А улыбался он почти всегда.Костюм его по будним дням состоял только из шорт, сшитых им собственноручноиз мешковины, в которую зашивали посылки в Москве, - адрес Союза обществдружбы можно было прочесть на его ягодицах. Хотя ему и была отведена комнатав доме, он там не жил. День проводил в саду, ухаживая за газоном и деревьями.У него свой маленький огород. Помидоры и перец со своих грядок он ежедневноприносил нам. Готовил в саду на маленьком костре. Утро в доме начиналосьтак. Просыпалась Варя, выбегала босиком в сад и звала Сюзи, а он уже бежалк ней навстречу, сияя своей доброй улыбкой. Варя обнимала его ногу, онодной рукой отрывал ее от своей ноги и сажал на бедро, и они шли к очагуготовить себе завтрак, мирно беседуя на непонятном диалекте. Завтрак готов.Сюзи и Варя на корточках возле котелка по очереди достают что-то из него,дуя на руку, чтобы не обжечься. Оба счастливы, оба блаженно улыбаются.За завтраком в доме Варвара, конечно же, ничего не ест, хотя вся семьяее уговаривает. Ребенок плотно зажимает рот: впереди - обед с любимым Сюзи,зачем же ей обыкновенная каша или котлеты.Отмахнувшись от надоевших ей родителей, она опятьбежит к своему другу. Раз в неделю, по пятницам, у Сюзана выходной день.Утром он появляется в саду в торжественном наряде. Длинные брюки и белаярубашка заменяли будничные шорты из мешковины. Голову украшала допотопнаяфетровая шляпа, в руках - портфель. Лицо при этом торжественное. Важнойпоходкой он направлялся к городу. Возвращался к пяти часам. Варвара поджидалаего у ворот, и до следующей пятницы все шло заведенным укладом.Мы изнывали от любопытства, что делает Сюзан в городе,что он носит в портфеле. Это, конечно, очень нехорошо, но любопытство нашевзяло верх, и мы как-то заглянули в его портфель, правда, не украдкой,а в его присутствии. Портфель оказался пустой, Сюзан брал его просто длясолидности.А что он делал в городе, мы позднее узнали, совершеннослучайно встретив его там. Аккра в тот период была охвачена страстью клотереям. Мне вспоминались первые неореалистические итальянские фильмы,где герои и героини покупали лотерейные билеты на улицах и со свойственнымитальянцам темпераментом выражали свои эмоции, когда не выигрывали. В Аккрена улицах при розыгрыше лотерейных билетов собиралась огромная толпа, шумстоял страшный, автомобильное движение прекращалось.Были и специальные колдуны, которые за небольшуюмзду колдовали, чтобы билет оказался выигрышным. Вот в такой-то толпе,когда наша машина застряла и нам пришлось объезжать целый квартал, мы иувидели Сюзи. Он стоял в очереди к колдуну, был очень возбужден и не заметилнас. Но самое интересное, что в этот день он выиграл. Сюзан вернулся домойкак всегда в пять часов, держа портфель в левой руке, а в правой сжималденьги - для него довольно большую сумму. Он не радовался, наоборот, лицоего было испуганное, какое-то затравленное. Отдельными английскими словамии жестами он объяснил нам, что теперь разбогател и ему надо вернуться вродную деревню. В это время Варя залезла к нему на спину и обняла за шею.Она как будто поняла все происходящее и так крепко вцепилась в своего друга,что он вдруг просиял, махнул рукой и остался в доме. Потом мы узнали, чтоденьги он отослал в деревню, не истратив на себя ни копейки.Другой обитатель дома, где я прожила больше месяца,- няня Беатриса - была полной противоположностью Сюзану. Ей всего 17 лет,но она уже твердо знала, чего хочет от жизни. Девушка приехала из далекойдеревни в город, чтобы скопить себе приданое. Очень хорошенькая, тоненькая,с красивыми длинными иссиня-черными ногами, она все время вертелась передзеркалом. Девушка была честной, в доме ничего не запиралось, деньги моглилежать на столе, но, упаси Боже, оставить без надзора флакон духов илипудру - все тут же исчезало. Свалив свои обязанности няньки на Сюзана,она целыми днями слонялась по дому, меняя туалеты. Вечерами к калитке приходилимолодые люди, которых она называла братьями из деревни. Но даже если семьяу нее чрезвычайно большая, вряд ли у нее было такое множество братьев,да и вид у них был скорее городской, чем деревенский. Она свободно говорилапо-английски, за короткий срок выучила русский. Страстью ее был телевизор.Как только начиналась телевизионная программа, Беатриса усаживалась в кресло,и даже приход очередного брата не мог оторвать ее от экрана. Характер унее был очень вспыльчивый, и часто нам приходилось разнимать драку с соседниминяньками. Дралась она яростно. Ссоры у них вспыхивали из-за любого пустяка.Улица, вернее, узкий переулок, всегда такой тихий и уютный, вмиг собиралтолпу зевак, где в центре Беатриса самозабвенно колошматила свою очереднуюжертву, вцепившись ей в волосы. После таких побоищ, немного всплакнув,она успокаивалась и до следующей драки сидела у телевизора. Городская жизньей явно пришлась по нраву, и уже было не до приданого и не до жениха вдалекой деревне.Как я была благодарна своим московским друзьям, чтоони дали возможность пожить в Аккре не в гостинице, а у них дома. Живяв частном доме, узнаешь о стране гораздо больше: базар становится не простоярким зрелищем, а местом, где нужно купить продукты получше и подешевле,завязывается знакомство с хозяйками соседних с домом лавочек. Начинаешьразбираться в диковинных овощах, даже знаешь, какую выбрать маниоку и какойсорт манго или папайи нежней, на каком рынке лучше авокадо, а на каком- дешевле артишоки. Все это, казалось бы, мелочи, но из них складываетсяповседневная жизнь, в которой сама принимаешь участие.Патриархальный, деревенский уклад жизни маленькойулочки, когда я возвращалась после выставки, встречал меня запахами дыма,жареной рыбы, скошенной травы. Дети бегали и прыгали через веревочку, мальчикигоняли металлическими прутиками колеса. У калиток судачили кумушки - всетакое знакомое, родное, привычное, как в любимом мной Коктебеле.Но больше всего меня удивляло, когда я возвращаласьдомой, то, что я ни разу не слышала детского плача на нашей улице. Ссоры,перебранки соседей случались, а вот дети почему-то не плакали. Позднеемне рассказали, что женщины Западной Африки не боятся избаловать своихдетей. Африканская женщина успокаивает младенца сразу, не дай Бог, чтобыон заплакал, ведь, если кто-нибудь услышит детский плач, скажут, что матьизменяла мужу во время беременности и ребенок плачем требует, чтобы онапризналась в своем грехе. Мать привязывает ребенка к спине и не разлучаетсяс ним и во время работы, и во время отдыха. А повзрослевший ребенок, ненаучившись плачем требовать чего-то в младенческом возрасте, не плачетсовсем. Почти все семьи многодетны. В Западной Африке считают, что дети- это богатство.А как матери гордятся своими детьми! Погладишь малышапо голове, мать так и светится счастьем. Иногда мать сама почти ребенок.А бывает у очень старой женщины к спине привязан грудной ребенок. Но возрастженщин определить трудно. Из девочек они как-то сразу превращаются в немолодых,минуя средний возраст. Африканские женщины стареют гораздо быстрее мужчин.Вероятно, и от частых родов, ну а главное, от постоянного труда. Мужчины-африканцы- без возраста. Гладкая кожа, лицо вылеплено крепко, с возрастом совсемне деформируется. Я ни разу не видела лысеющего африканца, седые срединих тоже встречаются редко. Если встретишь старца, то это уже очень глубокийстарик. Промежуточной стадии между юношей и стариком, по-моему, как-тоне существует.

(Окончание следует.) Мирэль Шагинян (слева) - автор этих заметок - сосвоей мамой, писательницей Мариэттой Шагинян (1888-1982). Фото 1975 г.Как бы много не было работы по организации очереднойвыставки, Мирэль Шагинян все равно находила время, чтобы сделать этюд.И всякий раз рядом собиралась толпа доброжелательных наблюдателей. Фото1968 г.Аэродром в Гондаре. Эфиопия. 1959 г. Здесь и далееафриканские этюды Мирэль Шагинян.Африканский натюрморт. 1968 г.Помолвка в г. Сегу. Мали. 1961 г.Лодки на Нигере. Мали. 1964 г.Школьники. Гана. 1961 г.Вечер в городе Бамако. Мали. 1968 г.Старая часть города Марракеша. Марокко. 1997 г.Район города Марракеша - Медина. 1997 г.Рынок у океана. Гвинея. 1976 г.Модница. Гана. 1985 г.Атласские горы. Праздник невест. Марокко. 1997 г.

В Африке я смогла дважды побывать в селениях пигмеев.Попасть к ним не так легко. В Уганде - на границес Конго - поселение пигмеев находится в лесах Итури, в самой глубине, кудане подъедешь по шоссейной магистральной дороге. К тому же оказалось, чтотам зона военных действий, ссорятся племена баконджо и баторо, и без специальногопропуска военной комендатуры Форт Портала туда не проехать.Эти хлопоты заняли два дня, и наконец мы едем подороге, которая петляет по отрогам Лунных гор, или гор Рувензори, как ониназваны на картах. Пейзаж сумрачный, небо обложено ватными облаками, мороситмелкий дождь, минуем перевал, и дорога спускается в глубокое ущелье. Мыпопадаем в тропический лес, глухой, без просветов и вырубок. Стволы гигантскихдеревьев как веревками, обвиты лианами, сырой запах гнили и плесени.Сворачиваем с главной дороги и по лужам и кочкамузкой просеки въезжаем в деревушку, но еще не пигмейскую деревушку, а населеннуюплеменем Муконджо, рослыми воинственными охотниками.Наш шофер ведет переговоры с вождем селения, которыйобещает проводить нас до деревни пигмеев. Первая неудача: деревня сейчаспочти пуста, так как все мужчины ушли в Конго на похороны, и мы сумеемувидеть только женщин и детей.Нас заранее предупреждают, что если мы захотим фотографироватьпигмеев, то на это есть строгий тариф - по три шиллинга за фотографию.Вот таким путем цивилизация проникает в пигмейское племя Бамбути.Все-таки одного мужчину пигмея мы увидели. Это былвождь, который остался охранять женщин и детей. Он и вышел к нам, а заним, пританцовывая, шли маленькая старушка и несколько детей, совсем ужкрошечных, но со взрослыми лицами. По росту они могли быть трехлетними,но это были дети 10-ти, а то и 12-ти лет.Вождь одет очень буднично - в линялой майке и трусах.Рост его не превышал 120 сантиметров, но сложен он был пропорционально.После переговоров нашего шофера и старосты деревни Муконджо с маленькимвождем пигмеев нас повели по узкой тропинке к трем хижинам-шалашам, сплетеннымиз сухих трав и листьев. Это и была деревня пигмеев, где всего-то и проживалочеловек 20, а сегодня из-за похорон за границей, то есть в Конго (граница,как нам сказали, в двух километрах), осталось человек восемь: вождь, двестарушки и несколько пигмейчат.Наш визит, видимо, их обрадовал, все-таки не частоможно заработать шиллинги, позируя перед фотоаппаратом, к тому же, видимо,они рассчитывали и что-нибудь продать туристам. Появились шкуры обезьян,ножи с выжженным орнаментом на рукоятках, музыкальные инструменты, обтянутыешкурой питона, луки, стрелы. Началась бойкая торговля по всем законам африканскихрынков: не прошло и минуты, как я уже стала обладательницей длинного ножаи непонятного музыкального инструмента по названию н'донго, но с порваннымиструнами.Мы сделали несколько групповых фотографий, они уменя хранятся; рядом с пигмеями я выгляжу "гулливерихой".Эта первая встреча с пигмеями потрясла меня простосвоим фактом - вот, мол, я в числе немногих людей познакомилась с пигмеямиуже в другой стране - Центрально-Африканской республике, где в большомпигмейском поселении провела целый день.Опытные люди нам посоветовали взять в подарок соль,и мы везли довольно большой мешок в несколько килограммов.Красная пыль осела не только на наших лицах, рукахи ногах. Она выкрасила всю придорожную зелень деревьев, куда ни глянь -всюду красным-красно. Даже хижины деревень, мимо которых мы проезжаем,из красной глины, солома кровель тоже запорошена красной пылью. Толькодверные проемы, закопченные дымом из очагов, черного цвета.По обочине дороги на ящиках или грубо сколоченныхстолах лежат фрукты, стоят бутылки с пальмовым вином и пустые консервныебанки для денег. Автомобиль останавливается, путник может взять фрукты,выпить вина и ехать дальше, бросив монетку в пустую банку из-под сока,бросить столько, сколько он считает нужным. Вокруг нет ни души, люди работаютна банановых плантациях в глубине за хижинами, а придорожные базарчики- на самообслуживании.Мы остановились на середине пути, выпили кислогомутного пальмового вина, заели сладкими спелыми бананами, захмелели быстроот жары и тряски и покатили дальше. Вторая наша остановка была в большойдеревне, довольно богатой на вид: дома просторные, прямоугольные, с окнами,крытые аккуратно выложенной соломой, невдалеке на полянке паслись зебу,между домами разгуливали крупные куры.Буквально через несколько метров встречаем первогопигмея. На ярко-желтом катке, который утрамбовывал красную лесную дорогу,за рулем сидел крохотный немолодой человек. Пигмей - и техника! Это ужечто-то совсем новое. Нам сложным тройным переводом объясняют, что в поискахприработка пигмеи теперь часто садятся за руль.Вторая половина ХХ века. Пигмеи уже знают вкус табака,им нужны сахар, соль, спички и кухонная утварь, короче говоря, нужны деньги,одной охотой и лесными плодами они уже обойтись не могут. И вот пигмейукатывает дорогу и лихо крутит баранку руля.Лес редеет, вот уже видна деревня. На площадке подковойвыстроились круглые хижины с остроконечной кровлей из сухих листьев. Сдругой стороны, за хижинами, снова густой лес. Шум наших шагов и наши голосаоповестили жителей деревни о приезде гостей. На площадке стали появлятьсямаленькие люди, а из хижин с визгом выскакивали женщины и убегали в лес,чтобы (как мы поняли через несколько минут) принарядиться. Они возвращалисьиз леса довольные собой. Костюм их состоял из пучка свежих листьев и трав,зажатых между ягодицами, прямо как на картинах Босха. Обнаженные грудибыли перехвачены косичкой, сплетенной из травы. У одной самой кокетливойнижняя губа была оттопырена веером, в нее была вставлена, вероятно, сложнымхирургическим путем половинка блюдечка.Некоторые женщины были бритоголовые, у некоторыхволосы густо смазаны глиной.Лесные красавицы окружили нас плотным кольцом. Какиеони маленькие, почти девочки, только большая грудь или беременность говорилио том, что у многих были уже собственные дети.На мужчинах - набедренные повязки из ткани или пучкатрав. Человека три были в шортах.Началась церемония знакомства. Все три наших переводчикаработали последовательно, переводили слова приветствия хозяев нам и соответственнонаши приветствия - хозяевам.Мешок с солью наш шофер поставил в центр площадки.Вскоре появились оркестранты с тамтамами разной величины,и начались танцы по кругу.Начали танец женщины, среди них было очень многобеременных, с большими животами. Пупки торчали пирамидкой. Не дай Бог,от бешеного ритма кто-нибудь из них начнет рожать, но этого не случилось,хотя пигмеи, забыв о нашем присутствии, танцевали без передышки большечаса подряд.Постепенно в круг вступали мужчины. Только музыканты,наши переводчики и мы не были вовлечены в танец. Фотографировать танецне возбранялось, денег за это с нас не брали.Когда я достаточно насмотрелась на танцующих, торешила осмотреть хижины. Внутреннее убранство было более чем скромным:звериные шкуры, очаг, иногда в хижинах стояли пустой ящик или канистра.Очаги нужны только для периода дождей. Обычно женщины готовят еду на воздухе:у одной из хижин варился обед в очень большой кастрюле, очевидно, варятсообща на несколько семей.Из кастрюли торчала детская ручка, мне стало на минутудурно, пока я не сообразила, что варится суп из обезьяны. Конечно же, нелюдоеды наши пигмеи, а очень мирные и милые. Почувствовав, что гости изнываютот жары, от мух и комаров, которые нас прямо съедали, несколько женщинвышли из круга танцующих и принесли в больших колебасах воду для питья.Пить мы не стали, а руки и ноги немного освежили, вода была прохладнаяи прозрачная, но из какого водоема ее взяли, мы не видели. Я подержалана руках маленького ребенка. Крохотный, чистенький, он хорошо держал головку,но было ему несколько месяцев или уже год, узнать не удалось.А танец все продолжался, становился все более темпераментным,и, когда он стал переходить в любовные игры, мы решили, что пора оставитьнаших хозяев одних. Попрощавшись со старостой, который нам всем по очередипотряс руку и поблагодарил каждого за подарок, - так, во всяком случае,нам перевели наши переводчики - мы гуськом по узкой тропинке пошли к автобусу.Считается, что пигмеи лучше всех других племен приспособилиськ жизни в лесах. Отсюда их репутация самых лучших охотников, самых лучшихзнатоков джунглей. То, что пигмеи низкорослые, вызывает нездоровое любопытство,но не этим чисто внешним отличием пигмеев от других африканских племенобъяснялся наш интерес. У нас было чувство, что мы заглянули вглубь векови увидели подлинную первозданную Африку и ее первых обитателей...