Для патера Брауна случай этот всегдаслужил примером того, что даже в столь ясномпредмете, как теория алиби, есть местоказуистике. Теория алиби, как известно,утверждает: никто, за исключением мифическойирландской птицы, не может находитьсяодновременно в двух разных местах. Для началаскажем: человек по имени Джеймс Бирн, в качестве ирландца-журналиста, былнаиболее ярким воплощением той самой ирландскойптицы. Однажды ему, почти без преувеличения,удалось оказаться в одно и то же время в двухразных местах: за двадцать минут он побывал вдвух компаниях, противоположных по своемуполитическому и социальному облику.

Гилберт Кит Честертон (1874-1936) - один изсамых известных мастеров детективного жанра. Мыбы назвали его парадоксалистом: истинныехарактеры персонажей, логика сюжета, да и смыслпроисходящего оказываются совсем не такими, каккажется на первый взгляд. Парадоксалензамечательный роман Честертона "Человек,который был четвергом": среди членов тайногообщества, называвших себя не по именам, а по днямнедели, все были... агентами полиции. В том числе ичеловек, откликавшийся на имя Воскресенье, -главарь заговорщиков. Ноболее всего Честертон знаменит как авторрассказов. Лучшими у него считаются новеллы опатере Брауне. Тихий, застенчивый и неприметныйкатолический священник оказываетсязамечательным психологом и мастером логическогоумозаключения, он сочувствует "маленькомучеловеку", на которого так похож сам:"коротышка" с "детским лицом","круглыми глазами", "большой круглойголовой". И поэтому он так убедителен, такдостойно выглядит на фоне людей скаредных,гордецов и честолюбцев. В то же время он никого неосуждает: "не судите, да не судимы будете".Если и наказывает что-то патер Браун, то это зло; кчеловеческим слабостям же он снисходителен.Больше всего непохож этот человек на детектива,однако именно патеру Брауну было суждено открытьв литературе галерею "нетипичныхдетективов", таких, как, например, Мегрэ илиАнискин. Читатели нашегожурнала открыли для себя Честертона и его"нетипичного детектива" благодаряпереводам Наталии Трауберг (см. "Наука ижизнь" № 10, 1963 г.; № 7, 1964 г.; № 11, 1978 г.; № 6, 1984 г.; №1, 1996 г.). Из большого цикларассказов о патере Брауне некоторые осталисьмало известными отечествен ным читателям, срединих и рассказ "Призрак Гидеона Уайза",входящий в сборник 1922 года "Недоверчивостьотца Брауна".

Трое бонз горноруднойпромышленности укрылись в зарослях цветущихрастений, среди леса ажурных, испещренныхканнелюрами колонн из позолоченного алебастра.Золоченые птичьи клетки висели под расписнымисводами, меж верхних ветвей огромных пальм; пениеразноцветных и разноголосых птиц разливалось позале. Даже на свободе пернатые не поютпривольней, цветы не благоухают сильней, чемздесь, в обществе беспокойного и не замечающегоничего вокруг делового люда, в основномамериканцев, что разговаривают друг с другом находу, торопливо переходя от одного собеседника кдругому. Именно здесь, среди узоров в стилерококо, в которые никто никогда не вглядывался,под аккомпанемент пения экзотических заморскихптиц, в которое никто никогда не вслушивался,среди причудливых драпировок и изысковроскошной архитектуры сидели трое миллионеров,толкуя о том, что успех приносятсообразительность, усидчивость, бережливость иумение владеть собой.

Первая собралась в залебольшого отеля "Вавилон". Там, пообыкновению, встречались трое магнатов деловогомира; в этот день они обсуждали, как провернутьмассовое увольнение шахтеров, приурочив его кзабастовке работников угольной промышленности.Вторая компания заседала в одной из весьмаподозрительного вида меблированных комнат,укрывшихся за фасадом бакалейной лавки. Здесьсобрался тайный триумвират тех, кто с радостьюдал бы перерасти локауту в забастовку, а забастовке - в революцию. Репортерсновал туда и сюда от трех денежных тузов к тремвождям социалистов или, пользуясь модным словом,большевиков.

- Рано или поздно ты поймешь, чтонадо объединяться, - добродушно втолковывалГэллоп Уайзу в тот момент, когда вошел репортер. -Цивилизация ведь движется именно к этому. Бизнесдавно уже перестал быть делом одиночек, и возвратк этому невозможен. Всем нам теперь придетсядержаться друг друга.

Один из троицы меньше говорил, абольше помалкивал и наблюдал за другими своимисветлыми неподвижными глазами, казалось,скованными друг с другом металлом пенсне.Неизменная же улыбка этого человека,укрывавшаяся под короткими черными усиками,походила на примерзшую к лицу сардоническуюгримасу. Это был знаменитый Джейкоб П. Стейн, неимевший обыкновения открывать рот без крайнейнеобходимости. Его пожилой компаньон, Гэллоп изПенсильвании, огромный, тучный, с седой шевелюройи лицом, выдававшим завзятого спорщика, напротив,говорил не умолкая. Пребывая в благомрасположении духа, он то язвил насмешками, тостращал третьего миллионера по имени ГидеонУайз, сухощавого хмурого старика, относившегосяк тому человеческому типу, который в его родныхкраях любят уподоблять американскому орешникугикори. Благодаря жесткой седой бороде изатрапезной одежде Уайз напоминал старогофермера откуда-нибудь из центральных штатов.Манеры его были соответствующими. Между Уайзом иГэллопом давно шел спор, что лучше - сотрудничатьили соперничать. Ибо старый Уайз походил наотшельника из глухих лесов и по сути, да и поубеждениям, был индивидуалистом или, как сказалибы мы, англичане, мыслил по-манчестерски, в то время как Гэллоп все время убеждалстарого упрямца, что конкуренция - явлениевредное и нужно объединять ресурсы мировойэкономики.

- Ну, против того, чтоб бытьзаодно в политике, я никогда и не возражал, -буркнул Уайз.

- Если позволите, я кое-чтодобавлю, - сказал Стейн по обыкновению спокойно. -Есть нечто более важное, чем простонеобходимость сотрудничать в коммерции: мыдолжны постараться быть заодно и в политике.Поэтому я и попросил присутствовать здесьсегодня мистера Бирна. Мы должны стоять друг задруга хотя бы по той простой причине, что все нашисамые опасные противники уже объединились.

- Кстати, Хорн ведь - знакомецнашего Гидеона, - усмехнулся Гэллоп. - Повоскресной школе, если не ошибаюсь.

- Мистер Бирн, - повернулся кжурналисту Стейн, - мне известно, что вы бываетепорой в довольно подозрительном обществе.Поэтому попрошу вас кое-что для нас сделать.Разумеется, все должно остаться между нами. Вызнаете, где встречаются эти люди, - я имею в видутех, кто играет там мало-мальски значительнуюроль, - Джона Элайаса и Джейка Хокета, а можетбыть, и этого стихоплета Хорна.

- Простите, но дело не терпитотлагательства, - перебил его Стейн. - Поэтому явынужден, с вашего позволения, изложить егомистеру Бирну. Могу поделиться с вами секретнымисведениями, мистер Бирн, о том, что по крайнеймере двоих из тамошних заводил можно было быупрятать за решетку из-за их связей с противникомво время последней войны. Мне не хотелось быприбегать к подобным мерам. Однако я прошу васпойти к ним и спокойно объяснить: если они непойдут на попятный, я завтра же передам вседокументы по этому делу властям.

- Ну, тогда он был христианином, -торжественно заявил Уайз. - Потом же сталякшаться с атеистами, а это до добра не доводит. Яиногда его встречаю. Конечно, я на его стороне,коль скоро он выступает против войны и всеобщейвоинской повинности, но когда слышишь от негоречи завзятого большевика...

- Опасно. Для них, - отпарировалСтейн. - Так что отправляйтесь туда и передайте имто, что я просил.

- Гм-м, - отозвался Бирн, - то, очем вы сейчас говорили, явно выходит за рамкизакона и очень уж смахивает на шантаж. По-вашему,это не опасно?

- Постарайся, сынок, постарайся,- расхохотался старик Гэллоп.

- Отлично, - вставая, сказал Бирни лукаво вздохнул: - Здесь работы на целый день.Но, смотрите, если у меня будут неприятности, я ужпостараюсь, чтобы они вас тоже не миновали.

Смутьяны заседали в страннойпустой комнате с недавно побеленными стенами, накоторых красовалась пара грубо сделанныхабстрактных эстампов в манере, которую почему-тоназывают "пролетарским искусством".Покажите мне хоть одного пролетария, который могбы тут что-либо разобрать! Единственное, что былообщим у военных советов двух противоборствующихсторон, - то, что и здесь, и там нарушался сухойзакон, ставший, как известно, частью американскойКонституции. Спиртное лилось рекой: передмиллионерами блистали всеми цветами радугисамые разные коктейли. Хокет же, самыйрешительный из "большевиков", почиталдостойным пить лишь русскую водку. Он былдолговязым нескладным парнем; в сутулости еготаилась угроза, а в линии профиля угадывалосьсходство со злобным цепным псом: нос вместе сгубами, над которыми презрительно топорщилисьрыжеватые усы, был вытянут вперед. ПриятельХокета, Джон Элайас, осмотрительный брюнет вочках, носил черную бородку клинышком. Этот пилабсент, к которому пристрастился в бесчисленныхкафе Европы.

Великая мечта Джефферсона оДемократии (с большой буквы) еще не сбылась -слишком многое этому препятствует. Пока же вродной стране гениального мыслителя богачизаправляют всем, как тираны, хотя бедняки и несклонны молчать, как рабы. По крайней мере, обестороны говорят друг с другом без обиняков.

Третий из этих людей обнаружилвесьма странные пристрастия в питии, ибонапитком в его стакане было молоко. Белизна инепрозрачность сей безвредной для здоровьяжидкости казались в подобном месте особеннозловещими, словно цвет указывал, что по ядовитымсвойствам напиток этот намного превосходитмертвенный, болезненно-зеленый абсент. Однакобезвредность молока оказалась все жесимволичной, ибо Генри Хорн пришел в станбунтарей извилистой дорожкойи вовсе не был похож ни на мужлана и горланаДжейка, ни на перекати-поле Элайаса, начетчика имастера политических интриг. Он получил хорошеевоспитание, в детстве посещал церковь, былтрезвенником и остался им даже тогда, когдаотказался от таких пустячных вещей, как вера вБога и семейная жизнь. Лицом он походил на Шелли,был красив и светловолос, как знаменитый поэт, но,в отличие от того, носил бородку на иностранныйманер. Золотистая бородка почему-то подчеркиваланекоторую женственность его облика, словно этинемногочисленные золотые волоски истощили всемужские свойства его натуры.

Журналиста преследоваланеотвязная мысль, насколько похожи эти двачеловека - Джон Элайас и Джейкоб П. Стейн.Сходство проявлялось не только в чертах лица, нои в типе мышления, в повадках, так что, провалисьвдруг миллионер в люк отеля "Вавилон", он могбы безнаказанно выйти на свет божий в самомлогове заговорщиков.

- "Боже упаси"! Как раз онтебя упасет, держи карман шире! Владыка небесныйтолько и делает, что спасает нас от хорошей жизни,от возможности защищать свои права, бастовать,уничтожать этих кровососов в тех самых местах,где они в нас вцепляются. А почему бы ему незапретить что-нибудь не нам, а им? Почему вашипроклятые священники и святоши не восстанут наэтих супостатов и не выкрикнут правду им в лицо?Почему их драгоценнейший Господь...

Когда журналист вошел вкомнату, знаменитый смутьян Джейк Хокетзанимался своим любимым делом - витийствовал.Хорн обронил какую-то случайную фразу, нечтопохожее на "Боже упаси", а может, и не совсемэто, и Джейк, моментально выйдя из себя, напал напоэта:

- Священники, как писал Маркс,достались нам в наследство от феодализма, апотому при нынешнем экономическом укладе неиграют сколько-нибудь значительной роли. То, чемони занимались в древности, делают сейчасученые-эксперты на службе у капитала, а потому...

Тут Элайас, уставший отназойливой риторики, тихо вздохнул и перебилоратора:

И, не отводя глаз под застывшим,как у мертвеца, взглядом голубоглазого Элайаса,журналист рассказал заговорщикам об угрозеСтейна.

- Именно так, - не дал емудоговорить журналист, усмехнувшийся невесело идаже с иронией человека, олицетворяющегобеспристрастность. - Имейте в виду, что эти ученыедостаточно учены, чтобы заниматься своим деломуспешно.

- Смрадные псы! - возмутилсяДжейк. - Бедняка за такие угрозы отдали бы под суд.Но пока правосудию придет на ум заняться этимисубъектами, они уже успеют благополучненькопереселиться в мир иной. Если эта компания неугодит прямо в преисподнюю, то уж не знаю, есть литакое пекло, куда их могли бы...

- Так я и думал, - усмехнулсяЭлайас, выдержка которого ему не изменила. - Могусообщить вам, что я был к этому готов.

- Нам нет никакого смыслаобмениваться угрозами с этими людьми, - заявил он,уставив на репортера немигающий взор из-подочков. - Мы можем быть вполне уверены, что они насстращают зря, - мы ведь в силах себя обезопасить. Унас уже все готово, просто пока еще рано начинать.Если же они перейдут к боевым действиям, мынанесем сокрушающий удар. Наш план предусматривает немедленное применение силы на всехучастках борьбы.

В этот момент Хорн безотчетносделал протестующий жест - пожалуй, не из-за того,что его сотоварищ уже сказал, а из-за того, что тотсказать собирался. Но тут Джейка решительнооборвал Элайас.

Грубое лицо дикаря Хокета впрофиль казалось злым, но, заглянув этомучеловеку в лицо, можно было увидеть: пылающий вего глазах гнев напоминает беспокойство, какбудто терзающие его этические и экономическиепроблемы представляются ему неразрешимыми.Хорна в это время снедало волнение и даженедовольство. Но облик третьего заговорщика -человека с рачьими глазами, говорившего такразумно и просто, наводил ужас: казалось,ораторствует выходец с того света.

Все это было сказано вполнеспокойно и с чувством достоинства, но вбезжизненном желтом лице говорившего и в егорачьих глазах было нечто такое, от чего репортерощутил пробежавший по спине холодок.

- Отец Браун! - воскликнул он. -Вы, должно быть, ошиблись дверью. Вряд ли высостоите в этом тайном обществе.

Бирн, словно герольд, передалвызов на бой; теперь можно было уйти, что он исделал. Пробираясь по узкому коридору к выходу избакалейной лавки, он заметил: вдалеке застит светстранная, хотя и чем-то знакомая ему человеческаяфигура, приземистая, коренастая, увенчаннаяширокополой шляпой, как пригнанная, сидевшей накруглой голове. Контуры фигуры в темнотепросматривались не вполне четко, но удивленныйжурналист сразу понял, кто перед ним.

- Ну, не думаю, чтобы кто-то изздешних обитателей подошел ближе, чем на тысячумиль, к цитадели вашей половины мира.

- Как же, как же, я давний члентайного общества, - с улыбкой ответил маленькийсвященник. - Только в нем состоит почти половинамира.

Священник вошел в дверь,оставшуюся за спиной репортера, и растворился вотьме, а его собеседник, весьма озадаченный,продолжил путь, но в еще большее изумлениепривело его происшествие в вестибюле отеля, кудаон вошел, чтобы дать отчет своимдоверителям-капиталистам. К некоему подобиюбеседки в украшенном цветами и птичьими клеткамихолле вела небольшая мраморная лестница,перилами которой служили позолоченные нимфы итритоны. По этим ступенькам сбежал подвижныймолодой человек, курносый брюнет с цветком впетлице сюртука. Он схватил Бирна за руку и увлекего в сторону, прежде чем тот успел поставитьногу на ступеньку.

- Гадать в таких вопросах весьмарискованно, - отозвался патер Браун. - Могу васуведомить, что есть здесь один человек, отстоящийот сей цитадели лишь на полшага.

- Я пришел к выводу, что циклопыдержат камни за пазухой, - осторожно ответствовалБирн. - Но следует помнить: циклопы, конечно,гиганты, но одноглазые. Думаю, что большевизм...

- Послушайте, - шепнул юноша, - яПоттер, секретарь старого Гидеона. Между нами,тут затевается нечто вроде светопреставления, выв курсе?

- Ах, вы об этом... Да, конечно, этотоже в некотором роде светопреставление. Я,кажется, ошибся, извините. Вы говорите, "камниза пазухой", хотя следовало бы сказать,"нечто тяжелое в морозильнике"...

Когда он начал говорить,секретарь слушал его с непроницаемым лицом ипотому напоминал бесстрастного монгола,невзирая на европейскую одежду и американскуюторопливость. Но чуть только Бирн заикнулся о"большевизме", глаза молодого человекасверкнули, и он быстро проговорил:

Войдя, он увидел: к компаниидобавился еще один человек, и их стало четверо.Это был мужчина с соломенного цвета волосами ивытянутым лицом, он носил монокль. Звали этогочеловека Нейрс, и он, очевидно, был не тосоветником, не то адвокатом старика Гэллопа -точнее выяснить это репортеру не удалось. Вразговоре Нейрс все время пытался узнать урепортера, сколько человек входит вреволюционную организацию, но тот, даже есличто-то и знал, отвечал уклончиво. Наконец всечетверо встали, и самый молчаливый из них, снявочки, сказал на прощание:

С этими словами странный юношасбежал вниз по другой лестнице и исчез; Бирн жеподнялся по ступенькам, ведущим к беседке,ощущая, что туман таинственности все плотнееокутывает его мысли.

Однако мистер Джейкоб П. Стейннаутро не представил полиции никаких улик попричине, которая не так уж редко обрываетдеятельность столь же неуемных людей. Причиназаключалась в том, что его уже не было в живых.Замыслам его не суждено было осуществиться; Бирнпонял это, когда развернул утреннюю газету ипрочитал набранный огромными буквами заголовок:"УЖАСНОЕ ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО: ТРИ МИЛЛИОНЕРАГИБНУТ ЗА ОДНУ НОЧЬ". Ниже следовали другиефразы, обильно уснащенные восклицательнымизнаками; их набрали самым мелким из имевшихсяшрифтов, что должно было символизировать особуютаинственность происшествия: дело в том, чтомиллионеры были убиты одновременно, но в трех разных местах. Стейн погиб всвоей роскошной загородной вилле, на сотни мильудаленной от побережья; Уайз - близ своегомаленького коттеджа на берегу моря, где этотценитель простых радостей жизни так любилвдыхать свежий соленый воздух; старик же Гэллоп -в лесной чаще неподалеку от ворот его загороднойрезиденции в другом конце округа. Смерть каждого,без всяких сомнений, была насильственной. ТелоГэллопа нашли только на следующий день - его трупвисел среди сломанных сучьев в небольшомовражке, куда, очевидно, был сброшен сверху, послечего наткнулся на частокол ветвей, как бизон - накопья. Уайза же, по всей видимости, столкнули собрыва в море; старик отчаянно сопротивлялся, начто указывали следы его башмаков у края скалы, тоотчетливые, то смазанные. Символом жеразыгравшейся трагедии могла служитьширокополая соломенная шляпа миллионера,покачивавшаяся на волнах и хорошо заметнаясверху, со скалистого берега. Труп Стейна такжедолго не могли найти, но вот наконец едвазаметный кровавый след привел тех, кто занималсяпоисками, к бассейну в древнеримском стиле,который Стейн в свое время приказал соорудитьпосреди сада. Этот человек, обнаруженный безмалейших признаков жизни, имел пытливый,устремленный в будущее ум, что не мешало ему бытьбольшим ценителем античности.

- Благодарю вас, мистер Бирн. Мнеосталось только напомнить, что у нас все готово, -в этом отношении мистер Элайас был прав. Завтрадо полудня полиция его арестует, я же представлюулики, так что к вечеру, думаю, вся троицаокажется за решеткой. Как вам известно, я пыталсяэтого избежать. Вот и все, джентльмены.

Бирн также был приглашен изастал странную сцену, напоминавшую то ливечерний прием в посольстве, то ли допрос важнойперсоны, когда прямые вопросы не задают,ограничиваясь намеками. К удивлению репортера,среди разношерстной компании, расположившейсявокруг стола в коттедже на морском берегу, онзаметил и плотную фигуру чуть ли не с совинойголовой. Это был патер Браун, хотя то, что он имееткакое-то отношение к делу, обнаружилось позднее.Был здесь и молодой Поттер, секретарь покойногоУайза, и его присутствие казалось болееестественным, хотя поведению естественностинедоставало. В доме, где все они собрались, ранеебывал только он один, так что с некоторой долейзлой иронии можно было сказать, что он здесь захозяина; однако помочь следствию словом илиделом он не смог или не захотел. На его кругломкурносом лице читалась скорее озабоченность, чемпечаль.

Какие бы мысли ни роились вголове у Бирна, он вынужден был признать: уликипочти отсутство вали, да и подозреваемые - тоже.Отсутствие мотивов убийства бросалось в глаза.Не мог же этот бледный юноша-пацифист, Генри Хорн,расправиться с человеком, как мясник - с быком! Надругих двоих - богохульника Джейка и даже наироничного еврея Элайаса еще можно былоподумать: Бирну казалось, что эти способны на все.Полицейские, которым активно помогал не кто иной,как наш таинственный знакомец мистер Нейрс, человек с моноклем,дали фактам похожую оценку. Они понимали: присложившемся положенииреволюционеров-заговорщиков нельзя арестовать иотдать под суд - отсутствие улик привело бы к ихнеминуемому оправданию, а это было бы уже полнымфиаско. Хитроумный Нейрсзашел с другой стороны: с видимой приветливостьюон пригласил заговорщиков посовещаться ипопросил в интересах справедливостивысказаться, что они думают о случившемся.Расследование началось в ближайшем из местпроисшествия, а именно - в коттеджеГидеона Уайза.

- Похоже, бесполезно объяснятьвам, мистер Хокет, что ваши речи совершеннонепристойны, - ледяным тоном произнес Нейрс. - Но,может быть, вас проймет хотя бы то, что по сути онидля вас опасны: вы практически признаете, чтоненавидели покойного.

Джейк Хокет, как обычно,переговорил всех. От таких, как он, трудно ожидатьпродуманной версии, призванной вывести его и егодрузей из-под подозрения. Юный Хорн, натура болееутонченная, пытался приструнить Джейка, когдатот принялся крыть последними словами убитыхпротивников, - ему ничего не стоило в любую минутуобрушиться не только на врагов, но и на друзей.Пройдясь по поводу покойного Гидеона Уайзавыражениями, далекими от официального некролога,он тем самым облегчил душу. Элайас в это времясидел без движения и казался невозмутимым, хотя,что выражали его глаза за стеклами очков,осталось неизвестным.

Нейрс ничего не ответил; всемолчали, пока Элайас не заговорил, слегкашепелявя и растягивая гласные:

- А-а, за решетку хотите меняупрятать, да? - ухмыльнулся любитель поговорить. -Ну-ну. Только вам придется соорудить большущуютюрьму - знаете, сколько миллионов бедняковненавидели Уайза, да не просто так, а за дело? Иведь я не вру, вы сами прекрасно это понимаете.

Элайас встал и принялсянеторопливо застегивать свой плащ; его приятелисделали то же самое. Когда они подошли к двери,юный Хорн повернулся, обратив к дознавателямсвое бледное лицо фанатика.

- Эта дискуссия, на мой взгляд,совершенно бесплодна и ничего не дает ни нам, нивам. Нас пригласили сюда либо затем, чтобызапросить у нас определенные сведения, либовообще чтобы подвергнуть перекрестному допросу.Если вы способны нам поверить, знайте: никакойинформацией мы не располагаем. Если же неспособны, скажите, в чем нас обвиняют. Против наснет и не может быть ни тени улик - мы имеемотношение к этим убийствам не больше, чем кгибели Юлия Цезаря. Задержать нас вы не рискнете,хотя и вряд ли нам верите. Так зачем мы здесьсобрались?

Все трое вышли; остальныемрачно переглянулись.

- Мне хотелось бы еще упомянуть,что я всю войну просидел в вонючей тюрьме, -сказал он. - И все потому, что не хотел никогоубивать.

- Мне все равно, - заявил Нейрс, -если не считать того, что бездельник ибогохульник Хокет выругал меня последнимисловами. Хорн, во всяком случае, человеквоспитанный. Что бы они ни болтали, я готовпоклясться: они знают, в чем тут дело. Каждый изних знает или почти каждый. Да они этого особенноне скрывали. И к тому же зубоскалили, зная, что унас нет доказательств, а есть одна лишьуверенность в своей правоте. Вы согласны со мной,святой отец?

- Ну, с их стороны это, конечно,отступление, но не похоже, что для нас то победа, -заметил отец Браун.

- По правде говоря, - наконецначал он, - я почти не сомневаюсь, что один человекиз этих троих знает больше, чем говорит. Но, на мойвзгляд, правильнее будет пока умолчать о том,кого я имею в виду.

Тот, к кому был обращен этотвопрос, посмотрел на Нейрса рассеянно, как будтопытаясь собраться с мыслями.

- Пока мы с вами просто беседуем,- отчеканил он. - Но, думаю, вы знаете: на болеепоздних этапах расследования сокрытиеинформации поставит вас в трудное положение.

Нейрс устремил на маленькогосвященника столь пронзительный взгляд, чтовыронил монокль.

- Да ну, на Хокета это не похоже, -недоверчиво сказал один из участников беседы. -Он ведь только и знает, что ругать почем зрясвященников.

- Ну, сейчас, по крайней мере,положение мое очень простое: я представляюинтересы моего друга мистера Хокета. Насегодняшний день ему пора бы уже оборвать связисо своей организацией и перестать называть себясоциалистом. У меня есть все основания полагать,что он близок к принятию догматов католичества.

- Если все это правда, кругсузится вокруг этого Элайаса, негодяя слошадиным лицом, - воскликнул Нейрс. - Стольхладнокровным, злобным и насмешливым может быть,наверное, один лишь дьявол!

- Мне кажется, вы не до концапонимаете подобных людей, - тихо проговорил патерБраун. - Он ругает священников за то, что они, какему кажется, не выступают в роли активных борцовза справедливость. Но мало-помалу он осознает:священники - тоже люди, и они таковы, какие ониесть. Однако мы здесь не для того, чтобы обсуждатьпсихологию обращенных грешников. Я заговорил обэтом лишь потому, что, понимая то, что я имею ввиду, вы бы сузили круг своих поисков и задача темсамым бы упростилась.

- Ах, он всегда напоминал мненесчастного Стейна! Кажется, они даже были вродстве.

Отец Браун вздохнул:

- Эй, - воскликнул Нейрс,вставляя в глазницу монокль, - а почему вывернулись?

- Ну, я бы сказал... - начал былосыщик, но выразить свое несогласие ему недовелось: дверь распахнулась, и в проемепоказалась полная высокая фигура бледнолицегоХорна. На сей раз он даже казался бледнее, чемобычно.

- Я отстал от остальных...заблудился. Решил, что лучше вернуться.

Неуверенно ступая, Хорн пересеккомнату и, ни слова не говоря, тяжело упал вкресло. Через некоторое время он пробормотал скаким-то ошарашенным видом:

- Кажется, вы чем-то расстроены, -сказал патер Браун.

Со стола все еще не убирали, иХорн, этот завзятый трезвенник, налил себе полныйстакан бренди с ликером и залпом его выпил.

- Могу сказать, чем. Мне явилсяпризрак.

Хорн приложил ладони ко лбу и,словно из-под козырька, проговорил тихо,обращаясь, казалось, только к священнику:

- То был дух Гидеона Уайза,хозяина дома, - проговорил Хорн, и голос еготеперь звучал увереннее. - Он возник из бездны,которая его поглотила.

- Призрак?! - изумился Нейрс. -Какой еще призрак?

- Ну, это не совсем так, - с елеуловимой улыбкой сказал отец Браун. - Фактыпоявления призраков обнаруживаются не реже, чемфакты преступлений.

- Чушь! - заявил Нейрс. - Ни одиннормальный человек не верит в призраков.

- Я же не сказал, что их боюсь,хотя, осмелюсь доложить, вполне мог бы, - ответилсвященник. - Нельзя сказать заранее, как такоевоспримешь. Говорил же я о том, что верю в них,хотя бы до той степени, чтобы меня заинтересовалэтот, сегодняшний. Расскажите-ка, мистер Хорн, чтоконкретно вы видели?

- Что ж, мое дело - гоняться запреступниками, - с солдатской прямотой отчеканилНейрс. - А за призраками пусть гоняются другие.Если сейчас, в начале двадцатого века, кто-тобоится духов, это его личное дело.

- Так вы говорите, это был ГидеонУайз?

- Это было на краю каменныхосыпей; там, знаете, есть такая расщелина, кудакак раз и сбросили Уайза. Попутчики мои шливпереди, а я брел за ними по вересковой пустоши ивскоре должен был выйти на тропинку, огибающуюскалу. Мне часто приходилось там ходить - я люблюсмотреть, как гривастые валы наскакивают наскалы. Но сегодня я об этом не думал. Меня толькоудивило, что море столь беспокойно в такую яснуюлунную ночь. Мне были видныбледные гребни волн, то появлявшиеся, тоисчезавшие, когда волна разбивалась о скалу.Трижды пена вспыхивала бледным огнем лунногосеребра, а потом мне привиделось нечтоневозможное. Четвертая вспышка серебряной пеныне погасла, а осталась горетьна фоне темных небес. Пена все не спадала, и я сболезненным беспокойством ждал, когда же этопроизойдет. Мне казалось, я схожу с ума, потомучто мгновение остановилось, растянулось вовремени. Я сделал несколько шагов вперед, и тут уменя, наверное, вырвался громкий крик - зависшиеводяные брызги белым, как бы снежным контуромочертили лицо и фигуру человека, бледного, какпрокаженный, излучавшего ужас, подобно застывшеймолнии.

- Нет, это все-таки бред! -воскликнул он. - Но нам лучше туда сходить.

Хорн молча кивнул. Воцариласьтишина. Нарушил ее Нейрс, так резко вскочивший состула, что тот отлетел к стене.

- А мне думается, всем нампридется сегодня ночью пройти той дорогой, -сурово проговорил священник. - Хотя не скрою, этоопасный путь, и скорее для многих, чем для одного.

- Я не пойду, - неожиданно громкозаявил поэт. - Никогда больше не стану ходить тойдорогой.

Все встали, включая поэта, но он,в отличие от остальных, не сделал ни шага к двери.

- Я не пойду... Господи, ну что вывсе ко мне пристали! - выкрикнул Хорн, как-тостранно отводя глаза.

Комната снова погрузилась втишину. Хорн тяжело дышал, его фигура казаласьвоплощением неописуемого страха. Потом вдруг онснова сел в кресло и сказал уже другим, болееспокойным голосом:

- Послушайте, мистер Хорн, -строго сказал Нейрс, - да будет вам известно, что яинспектор полиции и моих людей вокруг этого домамного. До сих пор я вел расследование повозможности щадящими способами, но мне надовыяснить все, что относится к делу. Если уж вы
рассказываете сказки о каком-топризраке, мне надо проверить и это. Я вынуждентребовать, чтобы вы проводили меня к тому самомуместу.

На мгновение в доме все замерло,как будто прямо над крышей прогремел гром, а ввоздухе соткались мертвые тела. Затем жуткуютишину нарушил голос патера Брауна, прозвучавшийтак странно, что мог вызвать ассоциацию с мышинымписком.

- Я не в состоянии этого сделать.Может, вы даже знаете, почему. Впрочем, рано илипоздно вы все равно узнаете. Дело в том, что я убилэтого человека.

- Не знаю даже, как ответить, -сказал человек, сидевший в кресле и уныло грызшийноготь. - Кажется, я был вне себя. Мне давноизвестно, как нетерпим и нагл этот Уайз. Я был вего владениях, он ударил меня, и не просто задел, асделал это намеренно. Мы сцепились, и он упал собрыва. Только когда я отошел уже довольнодалеко, меня молнией поразила мысль: я совершилпреступное деяние и теперь должен быть изгнан изобщества себе подобных. Казалось, каиново клеймозапечатлелось на моем лбу; я отчетливопредставлял себе: я - убийца и когда-нибудь мнепридется в этом сознаться. - Он вдруг выпрямился: -Но о других не скажу ничего худого. Так что неспрашивайте меня о предварительном умысле или осообщниках - об этом я говорить не стану.

- Вы убили его намеренно? - задалвопрос священник.

- Я не стану давать показанийпротив старых соратников, - гордо заявил Хорн. -Может быть, я и убийца, но предателем вы менясделаться не заставите!

- Ну, убийство-то ведь совершеноне одно, - отозвался Нейрс, - так что вряд ли ссоравышла так уж случайно. Не подослал ли васкто-нибудь?

- Мы сейчас все-таки отправимсятуда, к обрыву, - тихо сказал он полисмену и указална Хорна: - Этот человек пойдет с нами. Стерегитеего, чтоб не сбежал.

Нейрс, загородив поэту выход,пригласил кого-то из своих помощников в дом.

Сыщик вышел из дома последним;он запер дверь и последовал за остальными потропинке, ведущей к скале через вересковуюпустошь. И тут он вдруг с изумлением заметилюного Поттера, секретаря покойного магната. Тотбыстро шел им навстречу, и лицо его, облитоелунным светом, могло соперничать в бледности ссамой Селеной, богиней луны.

Все понимали, что охота напривидение, особенно после того, как убийцапризнался, - не более чем прогулка к берегу моря. Ито хорошо - ведь надо было снять охватившее всехнапряжение. Однако Нейрс - наиболее скептичный ииронично настроенный - не хотел упускать нималейшего шанса что-либо разузнать, хотя бы дляэтого надо было перевернуть валуны или дажемогильные камни. Ибо обрушившийся край скалы ибыл подобием могильной плиты над водяным ложемнесчастного Гидеона Уайза.

- Чушь, - хрипло буркнулинспектор

- Клянусь Богом, сэр, там ивпрямь что-то есть, - были его первые за весь вечерслова. - Он... оно очень похоже на моего хозяина...

- Вот-вот, - язвительно сказалсыщик, - и еще вы и некоторые ваши знакомыеслишком хорошо помните, что у вас есть причиныего ненавидеть. Хокет не зря нас предупреждал.

- Вы что, думаете, я не узнал быего? - возмущенно воскликнул секретарь.

И он указал на расщелину вскале, где даже издали заметно было нечто белое -не то лунный блик, не то фонтан пены, хотя похожебыло, что субстанция эта более плотная. Ониподошли ближе еще на сотню ярдов; фигура стоялабез движения и казалась статуей из серебра.

- Возможно, в этом и есть доляправды, - отозвался секретарь. - Но уж, во всякомслучае, я его хорошо знаю в лицо, поэтомуутверждаю: я видел, как он стоит там неподвижно ивглядывается в пространство, а над ним сияет этапроклятая луна.

- Кажется, на вас все это непроизвело никакого впечатления, - сказалсвященнику Бирн. - А я-то думал, вы действительноверите в привидения.

Нейрс был бледен и явно пыталсясообразить, что же делать. Испуг Поттера был неменьшим, чем у самого Хорна, и даже Бирн, ко всемупривычный репортер, не обнаруживал ни малейшегожелания подойти к фигуре поближе. Пугало Бирна ито, что единственный человек, который признался,что мог бы испугаться призрака, сейчас его ничутьне боялся. Это был отец Браун - он шел вперед такуверенно, как будто перед ним был рекламныйстенд.

Бирн был пристыжен; он украдкойбросил еще один взгляд на осыпающийся крайобрыва, где в стылом лунном свете белело нечтонепонятное.

- Если уж на то пошло, я думал,что вы в них не верите, - ответствовал Браун. - Ноодно дело - верить в призраков вообще, исовершенно другое - поверить в конкретныйпризрак.

- А я, напротив, верил, пока самне увидел, - отозвался священник.

- Я и не верил, пока сам неувидел, - заявил он.

- Я признался во всем, -выкрикнул он. - Зачем ты явился изобличить меня вубийстве?

Бирн пристально глядел на него,а отец Браун все шагал вперед по пустоши, пологоподнимавшейся к скале, которой расщелина всередине придавала вид двугорбого верблюда.Бледный свет луны делал траву похожей на густуюседую шевелюру, зачесанную на сторону гребнемветра; казалось, она указывала на то место, где нарасколотом склоне скалы среди серовато-зеленоготорфа белели отложения мела. Именно там инаходился не то бледный силуэт, не то светящийсяпризрак. Эта загадочная белая фигура выделяласьна фоне унылого ландшафта, совершеннопустынного, если не считать широкой спинысвященника, уверенно шагавшего вперед, кразгадке тайны. Тогда вдруг бдительно охраняемыйХорн с пронзительным криком вырвался из рукполицейских, бросился к обрыву, опередив патераБрауна, и упал на колени перед видением.

Такого чудесного спасения непомнил ни опытный журналист, ни видавший видысыщик. Разгадка оказалась проста: осколки скалы ищебень сыпались с обрыва постоянно; кое-чтооседало в огромной расщелине, в результате чегопозади верхнего ее края образовалось нечто вродеуступа, за которым темнел уже настоящий обрыв кморю. Старик Уайз - человек выносливый и довольнокрепкого сложения - упал на небольшой уступ и тампровел целых двадцать четыре часа, далеко нелучших в своей жизни. Он все время пыталсявскарабкаться вверх по склону, но песок и щебеньосыпались под руками. Наконец из песка со щебнемсложилось нечто похожее на детскую горку - по нейУайз и смог взобраться наверх. Что подтверждалослова Хорна о белой волне, то появлявшейся, тоисчезавшей за краем обрыва, а затем застывшей ввоздухе - ее роль вполне мог сыграть песок. Как быто ни было, перед ними целым и невредимым стоялУайз, мускулистый широкоплечий седой старик взапылившейся деревенской одежде, с жесткимичертами лица, сейчас, однако, несколькосгладившимися. Быть может, миллионерам полезнопроводить сутки на узком уступе скалы, в шаге отвечности. Этот, во всяком случае, не только недержал зла на покушавшегося, но обрисовал такуюкартину происшествия, что вина Хорна сталаказаться не столь уж большой. По словам Уайза,поэт вовсе не сталкивал его в бездну, простоземля вдруг стала осыпаться у него под ногами, аХорн даже пытался его спасти.

- Я явился сказать всем, что тыне виновен в убийстве, - молвил призрак и простерперед собой руку. Коленопреклоненный поэт,коснувшись ее, с криком вскочил на ноги, и,услышав этот крик, не похожий на предыдущие, всеприсутствующие поняли: рука - из плоти.

Прощенному поэту пришлосьотбыть в сопровождении полицейских, однакоинспектор прекрасно понимал, что его заключениеокажется недолгим, а наказание - если таковоевообще будет назначено - чисто символическим. Нечасто убийце удается воспользоваться на судеблагоприятными показаниями жертвы.

- Там, на подставленном мнеПровидением уступе скалы, я обещал Господупростить всех моих недругов, - торжественнообъявил миллионер. - Создатель, верно, плохо быобо мне подумал, если б я не простил сейчас такойпустяк.

- Вот именно, - откликнулсямаленький священник. - Может быть, к нам оно имеетмало отношения, но я был бы не противостановиться где-нибудь здесь и обсудить с вамивсе детали.

- Удивительное происшествие, -сказал Бирн, когда инспектор в сопровождениисвоих спутников торопливо шагал по узкой дорожкек городу.

- По-моему, вы уже взяли Хорна наподозрение, когда заявили, что один из тех, с кеммы беседовали, не рассказал всего, что знает.

Репортер помолчал, потомвыразил согласие, начав обсуждение так:

- Ну, в тот раз, когда Поттервдруг соизволил со мной заговорить, он показалсямне безумцем, - сказал Бирн, глядя в пространство.- Никогда не думал, что он может оказатьсяпреступником. Что-то такое он говорил оморозильнике.

- Говоря об этом, я имел в видумолодого мистера Поттера, секретаря восставшегоиз небытия и ныне уже не оплакиваемого мистераГидеона Уайза.

- Что вы хотите этим сказать? -вопросил озадаченный репортер. - Разумеется, оноттуда выбрался - вот же он, почти рядом с нами!

- Вот-вот, поэтому я и решил, чтоон кое-что знает, - задумчиво отозвался патерБраун. - Я ведь не утверждал, что он замешан впреступлении... Интересно, неужели Уайз настолькосилен, что смог самостоятельно выбраться изпропасти?

- А что вы скажете о Хорне?

Священник не стал пускаться вобъяснения, а вместо этого быстро спросил:

- А я только так о нем и думал, -сказал священник. - Вы, конечно, знаете опреступниках больше, чем я. Но есть такой сортлюдей, о которых я имею более полноепредставление, чем вы или даже мистер Нейрс.Таких людей я видел множество, и повадки их мнеизвестны.

- Ну, конечно, он не преступник вполном смысле слова, - ответил журналист. - У негововсе нет тех наклонностей, которые я часто виделу некоторых субъектов, а мистер Нейрс, безсомнения, видел еще чаще. Не думаю, что кто-то изнас в глубине души верил: Хорн - преступник.

- Кающихся грешников.

- Таких людей... - повторилзаинтригованный Бирн. - Каких же? Кого вы имеете ввиду?

- Я не верю его признанию, -ответил священник. - Много я слышал в жизнипризнаний, но это звучало не так, как все. Было внем что-то романтическое, книжное. Взять хотя быто, что он говорил о каиновой печати. Все этовычитано в книгах. Человек, совершивший нечтоужасное, не думает о литературных аналогиях.Поставьте себя на место честного клерка илиприказчика, впервые присвоившего чужие деньги ипотрясенного этим. Неужели вы станетеприпоминать, кто же совершил такое впервые - уж небиблейский ли Варавва? Предположим другое: впорыве безумного гнева вы ударили ребенка иубили его. Так что же, вы станете проводитьисторические аналогии с царем Иудеи и губителеммладенцев? Поверьте, наши преступления стольмелки и прозаичны, что нам трудно уподобить ихдеяниям великих грешников. Нам просто в головутакое не придет. А Хорн к тому же вышел из роли,заявив, что не станет выдавать сообщников. Да ктоего об этом спрашивал? Сказав то, что он сказал,Хорн тем самым уже их выдал. Нет, далеко ему дополной искренности, и я ни за что не отпустил быему грехи. Хорошенькое дело - прощать людей запроступки, которых они не совершали!

- Ничего не понимаю, - призналсяжурналист. - Вы что, не верите в его проступок?

- Но я вас не понимаю! -воскликнул Бирн. - Зачем подозревать его, если онуже прощен? Если он не имеет отношения ко всемуэтому? Признан невиновным?

И патер Браун, отвернувшись,устремил взгляд в морскую даль.

- Вот в чем суть! - выкрикнул он внеобычайном волнении. - Из этого и надо исходить!Он признан невиновным. Не имеет отношения ковсему этому. Потому-то он и есть главная фигура вделе.

Патер Браун вдруг завертелся наместе, как волчок, потом ухватил собеседника зарукав.

- Я хочу сказать, что он виновенименно потому, что признан невиновным, -настаивал маленький священник. - В этом кроетсяразгадка.

- На помощь! - тихо сказалобалдевший Бирн.

Какое-то время они простоялимолча - оба глядели на море. Потом отец Браунбодро заговорил:

- Вполне очевидная, надополагать, - съязвил журналист.

- Не понимаю, почему вы такдумаете, - возразил Бирн. - Налицо три миллионера,которых убили или пытались убить...

- Теперь вернемся к загадочномуслову "морозильник". В этом деле все высовершили ошибку там, где ошибаются обычногазетчики и политические деятели. По-вашему, всовременном мире не с кем бороться, кромереволюционеров. Так вот, дело, которое мырасследуем, не имеет к революции и к большевикамникакого отношения. Ну, может быть, все это - лишьфон, на котором разыгрывается действие.

Помолчав, патер Браунпродолжал:

- Нет! - воскликнул священник, иголос его звенел от волнения. - Все совсем не так.Пытались убить, да и убили лишь двоих; третий жецел и невредим, все так же упрямится, брыкается ивыказывает норов. В том-то и дело. Вы же навсегдаизбавили его от угрозы, нависшей над ним с тогосамого момента, когда в отеле, на ваших глазах,ему предъявили ультиматум, причем в столь мягкойи вежливой манере, что вы ничего не поняли.Помните, вы рассказывали мне об этой беседе вхолле? Гэллоп и Стейн угрожали независимому,привыкшему вести дела по старинкепредпринимателю: если он откажется с нимиобъединиться, они его "заморозят". Вотпочему впоследствии прозвучало слово"морозильник". Там, как известно, храняттрупы.

- Ума не приложу, как он былиспользован и что из этого вышло, - сказал Бирн.

- Конечно, в мире ширитсяреволюционное движение, и, без сомнения, с нимнадо бороться, хотя, на мой взгляд, вовсе не так,как это сейчас делается. Однако мало ктозамечает, что в нашем мире есть и другое движение,также набирающее силы: монополизацияпромышленности, торговли, да и еще много чего. Этотоже своего рода революция. И исход ее будеттаким же, как у любой революции: люди будутсражаться друг с другом и убивать, как ониубивают во имя святого коммунистическогобудущего. На этой войне - как на любой другой -ультиматумы, агрессия, казни. У каждого измагнатов-монополистов свой двор, наподобиекоролевского, свои телохранители и наемныеубийцы; каждый засылает шпионов в стан врага.Хорн был одним из шпионов старого Гидеона Уайза влагере общего врага всех монополистов, однакохозяин использовал его против двоих соперников,угрожавших его уничтожить.

Бирн все еще смотрел на него снекоторым недоверием, хотя свет истины ужезабрезжил в его глазах.

- Да разве вы не понимаете, чтоХорн и Уайз обеспечили друг другу алиби? -вскричал священник.

- Да, это было бы весьмарискованным предприятием, - огорченно сказалБирн. - Но вся история так гармонировала спейзажем, да и звучала столь убедительно!

- Вот что я имел в виду, -продолжал отец Браун, - когда сказал: Хорн неимеет отношения ко всему этому, следовательно, они есть главная фигура. Кто же усомнится в том, чтоэти двое не имеют отношения к тем двум убийствам,раз они - участники другого происшествия? Насамом же деле все наоборот: они причастны к тем двум убийствам, поскольку здесьничего не совершили, да и вообще здесь ничего непроизошло. Алиби они построили, конечно,совершенно парадоксальное и потомунепостижимое; оно чуть было не сработало. Кто жеусомнится, что человек, признавшийся в убийстве,искренен, да и другой, простивший убийцу, тоже?Никому и в голову не придет, что на самом деленичего не было - одному не в чем каяться, а другому- нечего прощать. Эта история должна убедить всехи каждого, что эти двое находились именно здесь ис ними происходило именно то, о чем они говорили.На самом же деле их тут не было и в помине: Хорнпрошлой ночью расправился со стариком Гэллопом влесу, а Уайз удавил финансиста Стейна в римскомбассейне. Вот почему я и полюбопытствовал, откудавзялись у Уайза силы, чтобывскарабкаться почти по отвесному утесу.

Гилберт Кит ЧЕСТЕРТОН.

- Даже слишком, и потомупоказалась мне сомнительной, - покачал головоймаленький священник. - Как живописно былаобрисована морская пена в лунном свете,вздымающаяся и превращающаяся в призрак! Но какэто надуманно! Хорн, конечно, двурушник и трус, ноне забывайте: подобно некоторым другим известнымв истории двурушникам и трусам, он к тому же поэт!



Перевод с английского А. Кудрявицкого.